Дома моей души

Федор Савич ушел, а Савишна стала разбирать вещи. Барское им не к чему, что перешьют. А что и продать можно. Да и вещей-то, ать-два, и обчёлся. Ещё в поезде меняли на хлеб и картошку. Да и взяли – то, что попроще, дачное. Чемодан сменяли первым, завязав всё в шаль, а теперь узел совсем тощий стал. Только один маленький ларец красного дерева, темный от старины и паровозной копоти сохранился Таньке на память о доме.

В нем барыня взяла с собой фотографии, да украшения свои. На черный день пригодятся, говорила перед дорогой барыня. Да ей – то, сердешной, ничего не пригодится уже.

Савишна взяла с собой колечко, а вернулись они с Пелагеей, золовкой, с полкулём муки.

Вечером, когда вернулся хозяин, ужинали пирогами с капустой.

Танька потихоньку изучала новое жильё и новых родственниц, которые принялись было за столом хихикать, пока не услышали:

–Цыц вы, болтухи! Спать пора!

Уже лёжа на полатях, Танька услышала:

– Ты, Степанида, аккуратней с кольцами, не ровён час! А фотки порви, от греха подальше.

Утром Степанида позвала Татьяну, посмотреть последний раз на маменьку с папенькой, да дедушку с бабушкой.

–Уж больно фотки красивые, нельзя такие держать. Слёзы застыли в глазах у обеих.

– Как рвать такое и бросать в печку. Рука не поднимается. Вот это фото, где твоя мама просто с косой, без прически. Помнишь, после купания в деревне, спрячь, милая. Кто спросит, скажешь нашла в поезде. Спрячь в газетку, да на дно ларца. Ларец-то отмывать не будем покамест. Пусть хранится, все память тебе. Да хранит тебя бог! Да вязанье недоконченное твоей маменьки, учись Танечка, пригодится, вязать – то.

– А я уже умею, мама учила.

– Вот и вяжи себе с богом, милая! Работа, она лечит! А нитки маменька твоя в дорогу брала для вязания, вот и пригодятся. Пойдем ларец – то под полати поставим.

Прошло несколько лет. Танька пошла работать в порт учетчицей. В комсомол её приняли единогласно как хорошую работницу и активную участницу хора. Её красивый голос звучал звонко и весело:

«Наш паровоз вперёд летит, в коммуне остановка.

Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка!»

Да ещё: «Мы все из тех, кто наступал на белые отряды ..»

Теперь в её сундучке, сверху нескольких фотографий в газетке, лежали листки с песнями для хора и скопилось их уже немало. Их хор выступал на всех праздниках, и Танька частенько была запевалой.

А сундучок уже хранил в себе не только маменькино недовязанное кружево и Танины песни, но и её, Танины кружева, которые она долгими вечерами все эти годы вязала, повторяя каждый мамин завиток, подолгу рассматривая их. Особо удачные экземпляры, почти полностью повторившие маменькино кружево, Таня хранила. В память о мама.

Многие кружева разошлись на подзоры, накидушки5 и прошвы6 по соседям за плату, кто чем мог.

Федор Савич хвалил:

–Молодец девка! Верный кусок хлеба.

«Сестры» двоюродные вязали с ней наперегонки, но её узор им давался хуже.

На праздники пекли пироги. У Савишны пироги даже с «таком 7» были самыми вкусными и Танька была её первая помощница.

На шестнадцать лет Савишна подарила Татьянке ситчик на платье, да фотку маленькой девочки в платьице с кружевным воротником.

– Спрячь себя – то малюткой подальше, не бередить чтоб душу.

– Савишна, милая, значит не сожгла?

– Молчи ужо, придёт время, отдам остальные, коли бог на то будет согласный.

А пока тебе лучше не знать, где они.

На следущее седьмое ноября Татьяна с сестрами впервые пошли на танцы в свой же клуб речников, где все они пели в хоре.

Там на неё всё время заглядывался какой-то взрослый парень. Помощник капитана, все говорили почтительно.

Танька уже оформилась, несмотря на свои неполные семнадцать лет. Коса почти до колен и красивые зелёные с искрами глазами (вся в маменьку, говорила Савишна).

Парня звали Иван Сурловин. Он, как и Кожановы, был потомственный речник.

Увидев Татьяну, он уже не отходил от неё. На крыльце он схватил её за косу и сказал, что зашлет сватов. Таньке было смешно и интересно, неужели и вправду она так понравилась.

Ей парень показался симпатичным, хотя и взрослым. Да и Федор Савич сказал о нём, хороший он водник, потомственный.

Расписались они под Новый год. Танька переехала к Ивану в его комнату, которую ему выделили в порту.

Переезжала Татьяна налегке со своим старым сундучком, как её новая родня называла ларец. В сундучке лежали её новые подзоры, большая кипа песен, да на самом дне подарок секретный от Савишны. В узел из новой шали, подаренной Татьяне Федором Савичем, ей завернули две простыни без подзоров (сама пришьёт), да, кроме её барахлишка, пару отрезов ситчика на шторы или на платье. Там ей видно будет!

В комнате уже стояли стол, кровать и три табуретки.

–Зажмурь глаза, – Иван подвел Татьяну к углу, где спрятанная за кровать стояла новая швейная машинка.

– Ванечка! – только и смогла сказать молодая жена, и глаза её сияли.

С началом навигации Иван Егорович, как все уважительно звали Татьяниного мужа, переселился на пароход со своей молодой женой.