Дома моей души

Некоторые из старших проходили все вопросы ведущего и, по правилам, сменяли его, когда тот иссякал.

Никогда и ни над кем мы не смеялись. Мы были добры друг к другу. Ведь эти малыши были наши младшие братья и сестры. Фанты- задания проигравшим были простенькие, кукарекнуть, мяукнуть, и ничем не отложились в моей памяти.

Мы уже смутно понимали слово «барыня», а голик3 еще знали точно. Не у всех тогда были веники. В семье моей взрослой подруги семечки мели уж точно голиками. Сейчас все знают слово «барыня», а «голик»? Я сомневаюсь. Насчет голика к лучшему. А вот насчет барынь, не знаю. Вот оно, назад в будущее.

Игры сменяли друг друга, включая «Прятки», со знаменитой считалкой «На золотом крыльце сидели….».

Игра «День и ночь» была мне также по душе. Вот где уж мы старались покривляться и изогнуться. От души. Помню своё искреннее удивление, когда один новенький мальчишка стоял, как вкопанный. На наши вопросы, посыпавшиеся на него, он ответил, чего зазря напрягаться. Мы его не поняли. А он уже тогда всё осмысливал по-своему. Мы же были полны здорового коллективизма, в лучшем смысле этого слова.

По сути, у нас было истинное, детство, если учесть современную теорию, что время измеряется количеством информации. Тогда мы, дошколята имели её мало, и были наивны, в первородном значении этого слова, хотя такое благо, как радио уже имелось почти в каждой простой семье, параллельно с персональным сараем. А собраний, являвшихся источником всех новых знаний, мы дошколята еще не посещали. Хотя, вот мы-то как раз горели любопытством на этот счет, пытаясь увязаться за родителями, нехотя собирающимися на них.

Слова: телевизор, холодильник, стиральная машина, персональный компьютер и прочие, означающие блага современной цивилизации, были еще впереди. И взрослым и старикам тоже. Эти слова еще для нас не родились, как и сами предметы.

Впрочем, слово персональный тогда нам было ни к чему. Нам вполне хватало слова «наш».

Уф! Обед и игры сменились вечером. И вот тут-то!

Случались такие вечера, которых я ждала с таким же трепетом, как раньше папиной булочки.

Уже сразу после ужина, я смотрела на маму с нетерпением конькобежца на старте. И мама никогда не забывала про меня. Она доставала из комода рубль и давала его мне.

В дверь заглядывала моя лучшая подруга. Я уже была одета и дергала её за руку. Скорее.

По дороге шли такие же счастливчики, как мы. Мы почти бежали.

«Кино! Кино! Кино! Кино! Оно на радость нам дано!»

А перефразируя Маяковского, я бы сейчас сказала так:

–Мы говорим Клуб, подразумеваем Кино!

– Мы говорим Кино, подразумеваем Клуб!

Это было самое значительное сооружение нашего посёлка. Оно стояло на высоком яру. Окна его фойе ярко светились. Клуб был еще и самым высоким сооружением нашего Затона. Он был самым-самым и родным с тех пор, как я спала в нем на сцене и учила буквы по лозунгу «Слава КПСС». Я мчалась впереди поспешающей за мной подруги, не обращая внимания ни на какие преграды в виде снежных накатов. Вот и тамбур, холодный, но ярко освещенный. Как находить в зигзагах очереди её хвост и спрашивать последнего, я уже знала. Вскоре прибегала моя подруга. Мы шли в очереди к маленькому окошку кассы, а волнение не унималось, вдруг не хватит на шесть, а позже уже нельзя, не пустят. Но вот билеты у подруги в руках. Дверь в фойе открывается и нас, счастливцев, начинают пропускать внутрь. Все мои усилия было направлено на то, чтобы встать на цыпочки, проходя мимо билетерши и стать выше, чтобы меня не уличили во младости лет. Я уже не маленький ребенок. Я почти дошкольница. Все билетерши хорошо нас знали и улыбались при виде нашего тандема. Мы мчались через фойе в зал и искали свои места. Но чаще всего, билет у нас был один. Подруга садилась, а я взбиралась к ней на колени. Чтобы мне было лучше видно, говорила она. Случалось, когда народу было немного, мы сидели рядом, и никто мне не мешал видеть экран.

Иногда билетов не хватало. Но и тогда нам по-своему везло. Когда начинался обязательный перед фильмом киножурнал, начинали продавать билеты входные, т.е. без мест и нас запускали в фойе, где мы ожидали конца журнала.

И вот дверь в зал распахивается. Свет в нём загорается на минуту, высвечивая ярко освещенный кумач с золотыми, такими родными, буквами «Слава КПСС», и гаснет. Мы бежим к замеченному нами свободному месту или ищем, как бы притулиться у одной из дверей выхода или в простенке между ними, жалея, что на это потрачены драгоценные минуты уже идущего фильма. Стоять просто в проходе было нельзя, мы могли счастливцам с билетами в задних рядах заслонить экран.

Вау! Как сладко предвкушение нового фильма. С какого продолжить мой рассказ?

Нет-нет! Я не права. Тогда мы еще на знали этого дурацкого для русского человека слова, вау. Не вау, и не господа. А ура, товарищи!

Так с какого же фильма начать? Пожалуй, это «Молодая гвардия»!

Билетов нам в этот раз действительно не хватило. И входных тоже. Мы их выплакали искренне и неподдельно, вместе с другими такими же несчастными невезёхами.

Руководство клуба сжалилось над нами и продало нам дополнительные.