Возбуждаемые действиями и распоряжениями и, так сказать, поддержкою самого правительства, жалобы о бесчестье оскорбительными словами дошли наконец до таких странных, нелепых и смешных вещей, что Петр указом 1700 г., мая 4-го, принужден был воспретить подобные иски. К бесчестью приличали, напр., следующие выражения и слова, которые были выписаны из челобитных в Судном московском приказе как основа помянутого указа: «вольно тебе лаять; шпынок турецкой; из-под бочки тебя тащили; не Воротынской де ты лаешь; робенок; сынчишко боярский; мартынушка мартышка; черти тебе сказывают; трус; отец твой лаптем шти хлебал; отец твой лапотник; сулил сыромятную кожу и яловичьи сапоги: разоренье де мне от тебя; мучил де ты меня» и т. п. Указ Петра едва ли не был возбужден челобитьем бывшего путивльского воеводы Алымова, поданным государю почти в то же время, где он изъяснял, что истец его, Григорий Батурин, в Приказной избе, на допросе по делу, сказал ему, Алымову, что он смотрит на него
Множество жалоб о бесчестье возникало тоже по поводу ссор и брани на Постельном крыльце. При всегдашнем многолюдстве на этом крыльце, без сомнения, нельзя было миновать неприязненных, враждебных столкновений; нередко обоюдное неудовольствие, начатое дома или в другом месте, начатое тяжбою по какому-нибудь делу, высказывалось здесь при встрече соперников. А так как ссора и брань во дворце, кроме бесчестья лицу, нарушала сверх того
Нам необходимо воспользоваться этими документами, потому что, занимаясь до сих пор одною только внешнею стороною царского жилища, излагая подробности о его расположении, устройстве, убранстве и значении, мы еще не видали в нем людей, которые ежедневно наполняли крыльца, сени и комнаты государева дворца и в торжественных и парадных случаях представляли также большею частию великолепное пополнение общего убранства и пышной обстановки; ибо известно, что во время приема послов, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, гости, в богатых нарядах, в золотных кафтанах и шапках, церемониально стояли по лестницам и крыльцам, где должен был проходить гость, а иные сидели в сенях неподвижно, в глубоком молчании, не отвечая даже на поклоны и приветствия гостя и представляя в действительности только живую уборку царских палат. Необходимо, по возможности, ознакомиться с этими людьми, которые в обыкновенное время не были так молчаливы и время от времени высказывались, по крайней мере, хоть в сердцах, оскорбленные, обиженные и раздраженные друг другом. Конечно, для полного и верного свидетельства о нравах тогдашнего общества этого недостаточно. Это все-таки