– В каком смысле? Каждый день ем. По крайней мере, стараюсь не пропускать завтраки с ужинами. – Его смех был грубым, но доброжелательным. – Когда я начал жить в лесу, я понял очевидное: главное, несколько раз в день ты ешь, а что ты ешь! Ох, что я только не ел: недожаренную живность, сырую рыбу, червяков, объедки, которые находил на мусорках, горькие корни горечавки, траву, грибы и прочую ерунду. Я еще удивляюсь, как я все еще стою на ногах, а не лежу в могиле, не кормлю червяков.
– Сколько лет ты живешь в лесу?
– Долго. Не считал – и не хочу. Не хочу знать ничего о времени. Для меня его нет, не существует.
– Почему?
– Так проще жить, когда не отмеряешь дни на часы. Если бы я считал каждую минуту, то, скорее всего, сошел бы с ума. – Он попросил меня наклониться к его лицу и перешел на шепот. – Хочешь еще раскрою тебе один секрет? Ты же любишь разгадывать секреты? – Я кивнул. – Люди бояться одиночества сильнее, чем думают. Они постоянно в поисках тех, кто разделил их мир. Мы рождаемся и умираем в одиночестве, но не хотим жить одни, нам нужна поддержка, общество. Понял?
– Ага.
– Я вот боюсь одиночества. Очень боюсь. Сильнее тебя, твоих друзей, всех вместе взятых людей на планете.
– Но ты и так одинок…
– Ты ошибаешься. У меня есть верный друг. Отличный товарищ! Правда, у него четыре лапы и хвост, но это ничего не значит. Его верности, преданности и любви мне достаточно, чтобы знать, что я не одинок. Ты ведь видел мою собаку?
– Да.
– Его зовут Питер. Ну в честь того мальчика, который не желал стареть. Помнишь?
– Я читал книгу, – ответил я, налив ему в стакан холодной воды.
– Я тоже. – Он залпом выпил стакан воды и поблагодарил за сухари и батончик.
– На здоровье. – Я рискнул спросить. – Сколько тебе лет?
– У тебя все вопросы будут начинаться на «сколько»?
– Не знаю…
– Мне шестнадцать, но тяну на тринадцать из-за мелкого роста и худобы. А тебе? Тринадцать?
– Двенадцать.
– Я так понимаю, что твоим друзьям столько же.
– Ага, мы одногодки. В одну школу ходим.
– О, я уже забыл, что такое школа! – с горечью в голосе сказал он.
– Ты ходил в школу?
– А чего ты так удивился? Конечно, я ходил в школу. Я, знаешь ли, не всегда жил в лесу.
– А как тебя зовут?
– Я не представился? – встрепыхнулся он.
– Нет.
– Совсем забыл, как знакомиться с людьми. Озверел напрочь! Мое имя – Георгий. Или просто Гриша. Только не Гоги!
– Гриша…
– Что, «Дитя тьмы» было лучше? – спросил он и засмеялся.
– Гриша – лучше, – сказал я, сдерживая глупую улыбку, которая наровилась нарисоваться на моем лице.
– Твое имя уже знаю, так что будем считать, что познакомились. – Мы механически протянули друг другу руки и скрепили их в крепкие рукопожатия. – Тебе, наверное, интересно, почему я здесь. Я прав?
– Сгораю от любопытства.
– По двум причинам. Я решил доверить вам свою судьбу – благо, что вы надежные ребята, не выдали меня, когда могли это сделать. А вторая причина тебе известна: я боюсь одиночества. Дружить с людьми необходимо, как необходим воздух для того, чтобы дышать – жить. А я, знаешь ли, хочу жить. Очень хочу! Почему-то когда не имеешь ничего, ты жизнь чувствуешь острее и нуждаешься в ней, как в наркотиках. – Он задумался. – Не так давно, пару месяцев назад, я считал по-другому. Я не собирался больше жить. Не хотел – и все тут. Жизнь мне опротивела. Дурно от нее стало, короче. Тошно.
– Разве можно отказаться от жизни по собственному желанию?
– А что нет? Еще как можно! С легкостью я бы даже сказал!
– Надо быть сумасшедшим.
– А я думаешь нормальный? – Он вздернул брови, уставившись на меня. – Нормальные люди не маскируются, чтобы стать незамеченными для остального мира. Не бегают босиком по лесам. Не роются в мусорках, чтобы найти легкий перекус. И уж точно не живут в заброшенных домах, у черта на куличках. Ты ведь нормальный?
– Ну да.
– Как-то ты не уверено ответил. Тоже шарахаешься по заброшенным домам?
– Нет.
– Тогда чего сомневаешься-то?
– Да просто все мы немного «того», сумасшедшие.
– Точно, все «с приветом!». – Гриша засмеялся; его щеки горели, а глаза на ходу засыпали после перекуса.
– Но все-таки я не понимаю, как можно не хотеть жить?
– Тебе и не понять, – заключил он.
– Почему?
– Потому что ты не жил моей жизнью. – После такого контраргумента не попрешь и не поедешь. – А она – ну жизнь! – знаешь ли, не цветочек. Мне через многое пришлось пройти. Даже слишком для такого, как я – жалкого человечка. Жизнь раскошелилась мне показать себя со всех сторон; только приспосабливайся подставлять задницу, чтобы мягче было падать. – Гриша нервно засмеялся, потирая левой рукой подбородок. – Я ведь думал о смерти, так, мимолетно. Быстро пришло, быстро ушло – как мысли. Бывает. Главное ведь вовремя опомниться, понять, что ты не прав, что жить надо, что жизнь продолжается, как бы это банально не звучало. А это порой чертовски тяжело, ну… продолжать жизнь я имею в виду,… когда те, кого ты любил, уже никогда не вернутся, дабы они ушли в Царство Мертвых, а про тебя забыли. Не пригласили в свой закрытый клуб.
– У тебя не осталось ни одного родственника?
– Как видишь… я совсем один.
– Неужели все умерли?