Домик на окраине. Зайнаб-биби

И чтобы не дать ей возможности, по своему обыкновению, забросать меня цитатами, сам привел слова Бедиля: «Вся суть человеческой природы в том, что человек от огня ищет спасения в воде, а от воды бежит к огню».

И Ойша не стала возражать. Кажется, это было впервые, когда она сразу, безо всяких споров согласилась со мной.

1962

Перевод М. Явич

Зайнаб-биби

Не трать себя, пируя на берегу,—

Мелодии там сладкие поются,

А кинься в волны и борись с потоком,

Ибо вечная жизнь — в борьбе.

Икбол

В этой повести отражены события времен гражданской войны, имевшие место в Локай-Таджикском районе (в южной части нынешнего Ленинского района).

Автор выражает благодарность работникам партархива Института истории партии при ЦК КП Таджикистана, бывшему председателю Кокташского военно-революционного комитета товарищу Н. Каримову и другим участникам гражданской войны, которые помогали ему в сборе материалов для этой повести, а также делились своими воспоминаниями о жизни и деятельности героини таджикского народа Зайнаб-биби Курбановой.

Трое мужчин ловко, как кошки, перепрыгнули через низкий дувал и оказались во дворе райисполкома. Четвертый потерял равновесие и невольно ухватился за ветку алычи. Давно созревшие плоды глухо забарабанили по земле.

— Тьфу, увалень! — тихо выругался один.

Они прислушались, втянув головы в плечи. Вокруг стояла полная тишина. Откуда-то из кишлака доносилось ленивое тявканье собаки, и по одной, по две, шурша листвой, продолжала шлепаться на землю алыча.

Двое мужчин, крадучись, направились к конторе исполкома, двое других пошли в глубь двора, в сторону суфы, где днем на потертом паласе сидели и отдыхали служащие районных учреждений и посетители, а сейчас спала председательница исполкома Зайнаб-биби Курбанова.

Вечером состоялось заседание президиума. Заместитель председателя Бекмухаммадов уверял, что оно продлится недолго, но к вопросу о воде присоединились вопросы о помещении для школы, о лекарствах против малярии и многие другие, и заседание затянулось до полуночи.

— Тогда ночуй здесь, в комнате, — сказал Бекмухаммадов. — А я лягу на суфе.

— Не могу я в комнате спать. Душно…

Зайнаб разом проснулась. Кто-то крепко-накрепко зажал ей рот; кто-то заломил руки; кто-то затолкал в рот платок.

— Спокойно, спокойно, — послышался задыхающийся голос, и Зайнаб узнала Ишанкула. От него исходил омерзительный запах водочного перегара и лука. Он принялся шарить по ее телу руками, щипать и кусать ее, разрывая в клочья старенькое сатиновое платье.

Со стороны конторы донесся треск срываемой с петель двери, шум, возня, топот ног и затем сдавленный вопль Бекмухаммадова. Женщина почувствовала в себе прилив сил. Мышцы ее окрепли в труде, а руки не раз взмахивали тяжелым кавалерийским клинком и сносили с плеч головы мужчин, считавших себя джигитами; норовистые кони в округе знали силу рук Зайнаб, она крепко держала поводья. Обеими руками ударила она в грудь вставшего перед ней на колени Ишанкула, и тот кубарем скатился с суфы и растянулся на земле, стукнувшись головой о дерево.

— Трус! Подлец! — выдернув кляп изо рта, крикнула Зайнаб.

— Зиё, стреляй! Стреляй, тебе говорю! — в ужасе воскликнул Ишанкул, который никак не мог подняться на ноги.

Револьверный выстрел пронзил предрассветную тишину, эхо отразилось от холмов, окружавших кишлак, и растеклось по всей долине.

Прижав руки к обнаженной груди, из которой хлестала кровь, Зайнаб упала ничком на свою еще теплую постель.

Ишанкул поднялся на суфу и, выхватив из-за голенища нож, напал на окровавленное, трепещущее тело Зайнаб и над холодеющим трупом совершил такое, что никогда, ни в какие времена не совершал самый злобный сын человека, самый кровожадный из самых диких зверей.

Рождался новый день, 23 июля 1928 года. Едва-едва побледневшее небо на какое-то мгновение окуталось тьмой, пытающейся отсрочить наступление света. Может быть, это было к лучшему: кровавую трагедию, кроме самих убийц, больше никто не видел.