Домик на окраине. Зайнаб-биби

Ишанкул, убийца председательницы райисполкома и ее заместителя, враг революции и Советской власти, который под личиной друга несколько лет руководил в районе Союзом батраков, сидел со связанными руками на арбе, направляясь в свой последний путь. Рядом с ним были его подручные — Мамадзиё и Абутолиб. Бороды у них отросли, глаза запали, и вокруг глазниц появились черные круги от ужаса перед неминуемой карой. На передке, кроме арбакеша, сидели с винтовками в руках Умар и пожилой русский красноармеец. Двое верховых ехали по бокам — Васильев и названый сын Зайнаб-биби красноармеец Сан'ат.

В тот день, когда Сан'ат вернулся из Ханака, товарищи встретили его без обычных шуток и прибауток, односложно отвечали на вопросы, отводили глаза, явно скрывая от него что-то. У Сан'ата в душе зашевелилось нехорошее предчувствие.

Едва он успел почистить от дорожной пыли одежду и сапоги и умыться, его вызвали в особый отдел. Он и вовсе встревожился. Начальник особого отдела поднялся из-за стола.

— Ты обедал? — спросил он.

— Нет еще, товарищ командир.

— Иди поешь.

Сан'ат понял — случилось что-то плохое, какая-то беда… Разве в таком состоянии пойдет ему в горло пища?

— Разрешите не идти в столовую, товарищ командир? Я не голоден.

Начальник особого отдела посмотрел на мокрые волосы бойца, на его карие встревоженные глаза и сказал:

— Отправляйся в Кокташ. С твоей матерью случилось несчастье.

Что-то оборвалось в груди Сан'ата, и он будто онемел. Голос начальника особого отдела доносился до него словно из-за толстой стены.

Он не помнил, как вместе с Умаром приехал в Кокташ. Помнил только, что там было много людей из Душанбе. Работники особого отдела, люди из их 7-й кавалерийской бригады, из обкома партии, сотрудники душанбинской и локай-таджикской районной милиции… Одни выясняли, кто совершил злодеяние, другие готовились к церемонии похорон…

Убийцы Зайнаб-биби и Бекмухаммадова бежали из кишлака. Сан'ат и Умар получили приказ принять участие в поимке преступников. Этого можно было им не приказывать. Если есть на свете справедливость, пусть убийцы скрылись на небе, они все равно будут изловлены. Это было так ясно и неизбежно, что отдавать специальный приказ об этом казалось Сан'ату излишним.

Ишанкула и его сообщников поймали в Сарай-Камаре. На их поиски и суд ушел почти месяц. А сейчас арба с осужденными, сопровождаемая конвоирами, тряслась по пыльной дороге…

В углу помещения Военно-революционного комитета были свалены дрова, и Сан'ат, стоя на корточках, собирал сухую траву и щепочки для растопки. Только что приехавшая Зайнаб, вынув пачку смятых бумаг из внутреннего кармана куртки, положила их на колченогое подобие стола и принялась разглаживать ладонью, задумчиво глядя на парня. Потом она спрятала бумаги в небольшой сундук, стоявший возле стола, и показала на новенькую семилинейную керосиновую лампу со стеклом.

— Посмотри, что нам привезли из Душанбе!

Во всем районе это была вторая лампа со стеклом, которая не чадила. Первая была у начальника гарнизона Караваева. Сан'ат обрадовался.

— А как поступим со старой? — спросила Зайнаб, указав на черный, весь в саже чарок.

— Дайте его мне.

Аккуратно, чтобы не запачкаться зигирным маслом, Сан'ат поставил чугунный светильник на ладонь, вышел во двор и швырнул коптилку через дувал в соседний двор, оставшийся без хозяев.

— Ииии! Что ты сделал?!

— Выбросил, и все.

— Ай да молодец! Зачем?! Разве не лучше было отдать кому-нибудь?

— Кому нужно, сам подберет, но революционный комитет не будет дарить людям закопченные чароки.

Зайнаб рассмеялась. С каждым днем в душе у нее росло нежное материнское чувство к этому малоразговорчивому, бесстрашному и доброму парню.

Под вечер Сан'ат готовил площадку для Зайнаб: к западу от гарнизонной крепости, за заброшенными окопами, поросшими верблюжьей колючкой и лебедой, находилась небольшая площадка, пригодная для конных упражнений. Ничьи взоры не могли проникнуть туда. «Найди такое место, где бы меня не видели», — просила его Зайнаб.

Сан'ат принес охапку ивовой лозы и принялся укреплять на крестовинах, врытых им в землю. Из оврага привел стреноженного коня и оседлал. До прихода Зайнаб нужно было погреть Холдора, поездить на нем.

У каждого коня свой характер. Бывают такие, что едва вденешь ногу в стремя, как он сразу начинает горячиться и берет с места в карьер. Но есть более спокойные, которые требуют разминки и только после этого бесстрашно рвутся вперед, послушные воле наездника. Любо-дорого было посмотреть, как, фыркая и раздувая ноздри, словно ветер мчался Холдор.

Из-за казарменного дувала появилась Зайнаб. Она была высокого роста, приятна лицом и хорошо сложена, только походка у нее была далеко не женственна, не похожая на ту, которую поэты сравнивали с походкой изящной куропатки. Где могла приобрести такую походку женщина, вся жизнь которой прошла в тяжелом труде?!

Вот и сегодня с утра и до полудня она была в ревкоме, потом забежала домой, наскоро перестирала белье, развесила, разожгла очаг и настряпала еду для троих своих детей. А теперь пришла учиться владеть саблей.