Домик на окраине. Зайнаб-биби

Сколько ни бились, но лошадь, запряженная в арбу, не хотела идти на паром. Пришлось осужденных спустить с арбы, лошадь выпрячь, под уздцы ввести ее на паром, а уж потом самим втаскивать арбу.

На другом берегу накормили и напоили лошадей, немного отдохнули в тени джиды и пустились в дальнейший путь. Вскоре им повстречались двое верховых. Одного из них Сан'ат знал. Он работал в Народном комиссариате просвещения. Остановились, поздоровались.

— Который из них Ишанкул?

Сан'ат показал. Встречные оглядели убийцу.

— Какие только звери не рядятся в личину человека! — сказал один, обращаясь к своему спутнику.

Арба продолжала свой путь.

Ибрагим-бек давно уже лелеял мечту разгромить Кокташский гарнизон и в начале лета 1923 года решил это осуществить. Люди Ибрагим-бека не ходили, как прежде, одной бандой, а, разделившись на отряды по сто—двести всадников, совершали набеги на гарнизоны и мирные кишлаки.

Прежде чем напасть на Кокташ, отряд, которым командовал сам Ибрагим-бек, занял кишлаки Тошбака и Окбулок. Двухсотсабельный отряд Асадулло-бека захватил родину Зайнаб — кишлак Бошкенгаш. А отряд Алимардона Додхо — кишлак Тубак.

По планам Ибрагим-бека все три отряда должны были одновременно напасть на гарнизон с трех сторон. Но курбаши, рассчитывая на легкую победу, упустили одно — настроение народа и его отношение к басмачеству. Трудовой люд и в особенности население тех кишлаков, которые басмачи облагали поборами, потеряв терпение, от всей души желали, чтобы басмачи как можно скорее были стерты с лица земли. Поэтому-то отряды Красной Армии своевременно бывали осведомлены о планах и передвижениях басмаческих банд. Так случилось и на этот раз.

Именно в этот день Зайнаб, впервые надев военную форму, приняла участие в сражении.

Бойцы гарнизона и добровольцы, тоже разделившись на три отряда, вышли из Кокташа. Эскадрон, в котором была Зайнаб, пошел навстречу банде Асадулло-бека к северо-западу от Кокташа. Два других эскадрона, вышедшие на юг и на восток от Кокташа, должны были встретить отряды Алимардона Додхо и самого Ибрагим-бека. У них была удобная позиция: холмистая местность, изрезанная лощинами, позволяла им укрыться в засаде и, подпустив врага близко, внезапно атаковать его. Но эскадрон, где была Зайнаб-биби, вышел в открытую и ровную степь и, чтобы не спугнуть басмачей, делал вид, что занят повседневными учениями и не помышляет ни о какой опасности. Несколько бойцов мыли коней в ручье, протекавшем посредине широкой ложбины. Остальные уселись полукругом подле командира, слушая его наставления. Поодаль горел костер, и дым от него при полном безветрии столбом подымался вверх и таял где-то в глубине чистого утреннего неба.

Как было известно, у Асадулло-бека имелся бинокль. Несомненно, увидев издали эту мирную картину, он придет в восторг.

Солнце подымалось все выше. Воздух накалялся. «Полевое учение» продолжалось, но слух, зрение, нервы были напряжены в ожидании того момента, когда дозор подаст условный сигнал о приближении противника.

Зайнаб сидела у ручья в тени одинокой акации и тихо беседовала с добровольцем по имени Гуль Артыхол. Подошел Сан'ат и вопросительно посмотрел на Зайнаб, словно желая спросить, не помешал ли он.

— Иди, иди, садись, — Зайнаб указала ему место рядом с собой. — Это Гуль-ака, у него шестеро детей, мал мала меньше, старший не выше кумгана. Я ему рассказывала, что его дети не останутся без присмотра. Подумать только, в такое тяжелое, похожее на светопреставление время в Душанбе открыли детдом!

Эти слова показались Сан'ату завещанием. Если я погибну, будто говорила Зайнаб, знай, куда отдать моих сирот…

— Вам бы, апа, вернуться в гарнизон, — сказал Сан'ат. — Там у вас много дел, а тут еще неизвестно — появятся басмачи или нет.

Зайнаб усмехнулась.

— Ты меня не понял, дорогой, — сказала она. — Когда станешь отцом, обзаведешься детьми, тогда поймешь. Я не боюсь смерти. — Она свела на переносице брови и минуту молчала, будто искала подходящие слова. — Нет, если правду сказать, конечно, боюсь немного, но это не тот страх, который заставляет труса бежать с поля боя. Говорят, что если человек умирает, не осуществив свою мечту, то и в могиле не будет ему покоя. Я столько настрадалась в жизни, что если своими руками не отомщу хоть немного, то не успокоюсь до самого дня Страшного суда.

— Живи долго, Зайнаб, — улыбнулся Гуль Артыхол. — Странные вещи ты говоришь… Ты не рассердишься на меня, если я тебе кое-что скажу? Пусть аллах дарует тебе сто лет, но если ты даже тысячу раз отомстишь — все равно не будешь спать спокойно в могиле. Такой уж у тебя неуемный характер.

Дальний дозор подал условный сигнал. За грядой далеких холмов поднялась туча пыли, но здесь никто даже не пошевельнулся. Продолжал свою беседу с бойцами командир, дым от костра, над которым кипел никому не нужный котел, по-прежнему столбом уходил в небо. Поодаль щипали траву два коня, на которых было что-то навьючено, покрытое паласом.