Но нигде не царила столь грозная тень, как в самой Германии. Не только средневековое христианство лило воду на мельницу нацизма. Замешана оказалась и Реформация. Взгляды Лютера на иудаизм как на вероисповедание, пронизанное лицемерием и законничеством, по-прежнему разделяли многие. Некоторым из них, ослеплённым бравадой национал-социализма, собственная вера начала казаться слишком бледной. Они готовы были признать, что парады со знамёнами и орлами приобщают человека к высшим силам успешнее, чем пыльные церковные скамьи; что Иисус был не евреем, а представителем «нордической расы» – голубоглазым блондином. Этот тезис, которого придерживался сам Гитлер, навёл некоторых протестантов на мысль о возможности создания новой, нацистской формы христианства. В 1939 г. в Вартбурге – там, где Лютер некогда работал над переводом Нового Завета на немецкий язык, – видные богословы собрались, чтобы возродить ересь Маркиона. Основной оратор провозгласил начало второй Реформации и призвал протестантов очистить христианство от всякого налёта еврейства. Накануне новой войны многим казалось, что победа национал-социализма неизбежна, что тех, кто окажет ему поддержку, ждёт достойная награда, что христиане смогут выждать время, держа свои мысли при себе, сожалея, быть может, о творящемся зле, но одобряя конечную цель. Так думали эти богословы. Возможно, Гитлер и впрямь пощадил бы эту церковь крови, расистскую, подобную трупу: падшее христианство могло бы стать мощным и ужасным орудием национал-социализма. Его приверженцы могли бы принять участие в подготовке планов массового уничтожения людей и в составлении графиков отправки этих людей в концлагеря, а затем поздравить друг друга с успехом своего начинания, стараясь не замечать доносящегося с улицы запаха горящих тел, и не сомневаться в том, что всё, сделанное ими, было сделано во имя Христа.
«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» [953]
. Ницше – человек, отказавшийся от гражданства, презиравший национализм и называвший евреев величайшим народом в истории человечества, – предупреждал о том, какой хаос неизбежно воцарится в результате смерти Бога. Добро и зло станут понятиями относительными. Моральные принципы лишатся опоры. Ужасное насилие будет твориться в огромных масштабах. Даже ярых приверженцев ницшеанства столкновение со всем этим на практике могло повергнуть в дрожь. Отто Дикс не только не восхвалял нацистов за то, что они перевернули мир с ног на голову, – он испытывал к ним отвращение. Со своей стороны, они объявили его дегенератом. Его уволили из Дрезденской академии, где он преподавал. Выставлять свои картины ему было запрещено. В поисках вдохновения он обратился к Библии. В 1939 г. он изобразил гибель Содома. В пожираемом огнём городе безошибочно угадывался Дрезден. Картина оказалась пророческой. Когда противникам Германии удалось переломить ход войны, британские и американские самолёты принялись разрушать немецкие города. В 1943 г. в ходе операции, названной «Гоморра», волна огня накрыла значительную часть Гамбурга. В самой Великобритании епископ по имени Джордж Белл, близкий друг Бонхёффера, выступил с открытым протестом. «Если можно принуждать жителей страны к миру, причиняя им страдания, почему бы не разрешить мародёрство, поджоги, пытки, убийства, изнасилования?» [954] Но от его упрёков отмахнулись. Епископу холодно объяснили, что на войне с таким ужасным противником, как Гитлер, нет места излишней гуманности и моральной щепетильности. В феврале 1945 г. настал черёд Дрездена. Прекраснейший город Германии был превращён в пепел. К тому моменту, как в мае 1945 г. её руководство согласилось на безоговорочную капитуляцию, в руинах лежала большая часть страны. После освобождения узников нацистских лагерей смерти, когда стало ясно, насколько масштабные планы геноцида строил Гитлер, немногие в Великобритании испытывали угрызения совести. Добро одержало победу над злом. Цель оправдывала средства.