Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Великобритания воевала с нацистской Германией уже больше четырёх лет. За это время Оксфорд почти не пострадал от немецких бомбардировок, но расслабляться было нельзя. По этой причине вечером 17 января 1944 г. профессор англосаксонского языка Роулинсона и Босуорта рапортовал в штаб, расположенный на севере города. Джон Рональд Руэл Толкин как уполномоченный гражданской обороны доносил о воздушных налётах с 1941 г., но эта обязанность не была для него слишком обременительной. В этот раз он засиделся допоздна, беседуя с другим уполномоченным. Сесил Рот, как и Толкин, преподавал в университете. Он был иудеем, автором многих книг о еврейской истории – в частности, биографии Манассе бен-Израиля. Два профессора хорошо ладили и отправились по своим комнатам только после полуночи. Рот, зная, что Толкин – набожный католик, и заметив, что у него нет наручных часов, одолжил ему свои, чтобы тот не проспал утреннюю мессу. Около семи утра он постучал в дверь комнаты Толкина, чтобы убедиться, что тот встал. Толкин уже проснулся, но всё ещё лежал в кровати и раздумывал, успеет ли добраться до церкви. «Но появление этого кроткого иудея и то, как серьёзно посмотрел он на чётки у моего изголовья, решило дело» [938]. Словно луч света во тьме, поглотившей всё светлое, доброта Рота поразила Толкина. Он был до того растроган, что разглядел в ней что-то эдемское. «Просто-таки мимолётный отблеск непадшего мира!» [939]

Для Толкина это не была фигура речи. Он верил в то, что каждая история повествует в конечном счёте о падении. Как некогда Августин, он относился к истории человечества как к истории человеческих пороков. Мир, который в любимой им древнеанглийской литературе именовался Срединной землёй, оставался для него тем же, чем был всегда: полем великой битвы между добром и злом. В 1937 г., за два года до начала войны, Толкин приступил к работе над произведением, которое должно было стать отражением этой вечной христианской темы. «Властелин Колец» тесно связан с культурой, изучению которой он посвятил всю жизнь, – культурой христианского мира раннего Средневековья. Конечно, созданное воображением Толкина Средиземье не показалось бы знакомым ни Беде, ни Бонифацию. Они не нашли бы в нём ни привычных контуров истории и географии, ни христианства, ни Бога. На страницах романа Толкина встречаются люди, но также и представители других рас: эльфы и гномы, волшебники и ходячие деревья. Есть даже полурослики, которых он назвал хоббитами. Эти существа с огромными волосатыми ногами и смешными именами напоминают персонажей детской сказки, потому что изначально ими и были. Но написать детскую книгу Толкину показалось недостаточным. Масштабы его амбиций были эпическими. Августин писал о граде Божьем, который его враги «будут стеснять, тревожить, ставить в безвыходное положение тяжкими напастями», но град, несмотря ни на что, «не оставит воинствующего положения» [940]. Этот образ непримиримого противостояния силам зла вдохновлял королей и святых молодого христианского мира; вдохновил он и Толкина. Пользуясь языками, на которых они говорили, и текстами, которые они писали, перемешивая исторические эпизоды так, что всё вместе приняло очертания сна, он стремился создать фантазию, которая была бы истинной – в том смысле, который угоден Богу. Он надеялся, что другие, прочитав его книгу, тоже обнаружат в ней эту истину.

Будучи католиком, Толкин верил, что вся история человечества свидетельствует о Христе. Поэтому он не видел причин оправдываться за то, что своё знание о самом себе и своё недовольство жизнью, как она ему виделась, он облёк «в одеяние легенд и мифов» [941]. И всё же на его художественные произведения оказали влияние не только древние песни. Толкин своими глазами видел сердце тьмы своего века. В молодости он целился в немецких солдат, среди которых были Отто Дикс и Адольф Гитлер, лёжа в грязи близ Соммы. В 1944 г. воспоминания об ужасах резни всё ещё не давали ему покоя. «Там! – кричал он, измазанными в тине руками показывая вниз. – Там лица! Мертвые!» [942] Пугающий образ павших воинов, чьи тела навечно остались в болоте, соединил в себе ужасы эпохи машин и средневековые картины ада. О демонах, восседающих на гигантских птицах без перьев или управляющих боевыми машинами, Толкин писал как человек, видевший сражения в небе над траншеями и танки, сотрясающие нейтральную полосу. Саурон, тёмный властелин, чьи мрачные замыслы угрожали всему Средиземью, правил землёй под названием Мордор, напоминающей одновременно о преисподней, как её, возможно, представлял себе Григорий Великий, и о громадном военно-промышленном комплексе с чёрным дымом от печей, заводами по производству боеприпасов и мусорными свалками. Символом владычества Саурона во «Властелине Колец» стало жестокое надругательство над деревьями и цветами, напоминающее о шрамах, оставленных Великой войной в Бельгии и во Франции.