Домой

– А ты что отошла? Ниночка!

Нина сползла по стенке.

Очнулась она в столовой, на диване. Варя обтирала ей лицо мокрым полотенцем, рядом стояла горничная, махала руками.

– Ниночка! Ну как ты? Очнулась?

Нина потрясла головой. В глазах снова потемнело.

– Где папа?

– Не знаю, Ниночка, гуляют где-то!

Нина отвернулась:

– Я посплю.

Варя укрыла ее одеялом, занавесила окна, села рядом, шепотом говоря горничной:

– Иди уж готовь – я рядом посижу.

Нина проснулась от прикосновения прохладной руки. Отец стоял на коленях около дивана:

– Маленькая моя, что ж такое?

Нина потянулась к нему:

– Она как будто живая была…

– Нет, Ниночка, не живая. У рыб просто долго жабры шевелятся, а так она не чувствовала ничего, что ты.

– Точно?

– Конечно, кто ж живую рыбу чистить будет…

– Я никогда рыбу готовить не буду. Ты, если рыбы захочешь, в ресторан иди.

– Как скажешь, Ниночка. Ты как? Домой поедем? Или погулять сходим, на обед останемся?

– Останемся, – решила Нина, – давай сейчас гулять пойдем?

– Давай. У них санки финские, я тебя покатаю.

Федор и Варя, встревоженные, стояли в дверях:

– Как ты, девочка? – спросил Федор.

– Хорошо, – улыбнулась Нина, – оказалось, что я неженка, рыбу боюсь чистить! А хвасталась – что сама готовлю!

– Ну хоть ладно, от сердца отлегло. Идите погуляйте, Арсений, покажи ей памятник, да сети, может…

На воздухе Нине сразу стало лучше. Она села на санки, и отец покатил ее по берегу.

– Вот памятник, Нина, смотри: Петр Первый велел поставить жителям Рыбацкого за то, что они в войне со шведами помогали. А вот там – не так и далеко – Ижорская битва была, но это раньше.

– Папа, почему у них детей нет?

– Не знаю, кто ж такое знает.

– Я ночью разговор слышала. Правда, почему они взять ребеночка не хотят? Тетя Варя меня доченькой зовет, а так была бы у нее своя.

– Ну, это им решать. Я тоже так считаю, что надо бы взять. Замерзла ты?

– Немного, давай на лед спустимся?

– Давай, только далеко не пойдем.

Они побродили по льду, немного поиграли в снежки, потом вернулись домой. Нина попробовала прокатить отца на санках, но уехали недолго – оказалось тяжело. Арсений Васильевич расстроился:

– А все Варька вчера – съешь еще кусочек да съешь… вот и наелся.

Домой вернулись к обеду. Варя скорее усадила Нину:

– Я тебе суп с грибами сварила – может, рыбного-то не захочешь?

Нина засмеялась:

– Я все попробую – все прошло уже, не бойтесь!

– И тебе, Арсений, и грибного, и рыбного…

– Ну уж нет! – решительно отказался отец, – я и так у тебя тут растолстел, вон, жилет не застегивается…

На второе была картошка с запеченным мясом, на десерт Варя принесла маленькие круглые пирожки с малиной. Арсений Васильевич присмирел и тихонько спросил Нину:

– А пуговицы чуть переставить можно?

Нина кивнула.

После обеда гости стали собираться домой. У крыльца уже стоял извозчик, Варя ставила в санки большую корзину с гостинцами. Федор протянул Нине большой сверток:

– А это тебе от нас – от рыбаков!

Нина развернула бумагу – и увидела огромную шоколадную рыбину.

– Вот это да! – воскликнула она, – это же сколько есть!

– Ты ешь скорее и приезжай снова – опять тебе такую из Невы выловим.

Нина засмеялась.

Снова мелькали деревянные домики Рыбацкого. Отец обнял Нину:

– Не мерзнешь?

– Нет. Почему мы раньше к ним не ездили? И они к нам?

– Да как-то не знаю, Ниночка. Давно не виделись, а тут случайно Федора в городе встретил, поговорили… ну вот и позвал.

– Еще поедем к ним?

– Поедем. Только ты уж в обморок больше не падай, я чуть с ума не сошел.

– Да это из-за рыбы все! Мы потом на трамвай?

– Нет уж, до дома на извозчике поедем.

Дома Нина устроила рыбу на холод, разобрала гостинцы. Она чувствовала себя усталой и разбитой.

– Папа, я что-то не очень, – сказала она, – я, пожалуй, спать пойду.

– Что такое, Ниночка, еще ж восьми нет! – перепугался отец, – дай-ка голову потрогаю, да не сбегать ли мне за доктором?

– Да не надо, папа!

Она ушла в свою комнату, стала переодеваться, остановилась, бросилась обратно:

– Папа! Нет, не входи. Мне завтра тетю Лиду надо.

– Хорошо, доченька, хочешь – сейчас вызовем?

– Нет. Спокойной ночи!

На следующий день Арсений Васильевич на извозчике ехал к сестре. Все мысли были заняты исключительно дочерью, и он, хоть и замечал скопление народу и общую взволнованность, внимание на это не обратил.

***

Улицы были полны народа – люди праздно бродили, что-то пели, переговаривались. У многих на груди висели красные банты.

– Свобода!

В гимназии тоже случилась революция – старшие собрали всех в актовом зале, парень из выпускного класса взобрался на сцену и сказал, что отныне – свобода, директора свергли, теперь самоуправление и демократия. Штемберг постоял в дверях, посмотрел на происходящее, потом повернулся и ушел. Старшие еще покричали и разошлись по домам. Около вокзала Володя немного потолкался в толпе, потом побежал домой.

Главное – что в гимназии тоже революция и свобода. Кончилась муштра, кончились несправедливые нападки преподавателей, инспектора и директора.

Счастливый Володя ворвался в дом. Сестра сидела в гостиной и читала. Володя бросился к ней, обнял и расцеловал: