Домой приведет тебя дьявол

Человек, сидевший рядом с кроватью, являл собой гору смуглой плоти в таком количестве, что я не видел стула, на котором он сидел. Но я, по крайней мере, допускал, что стул под ним есть. Я видел только его массивные формы, расположившиеся в этом углу. Ноги его при этом были согнуты, что исключало все сомнения: на чем-то он непременно сидел. Глаза у него были осоловевшие, а под ними – заплатки более темной кожи. На нем были джинсы, белая бейсболка, черная футболка, такая большая, что из нее вполне можно было сделать тент на двоих. А оставшегося материала вполне хватило бы, чтобы накрыть пол под тентом. На футболке было написано ERES UN PENDEJO[117], а ниже в кавычках по-английски: «ТЫ МОЙ ДРУГ». Я видел такие прежде в «Меркадо»[118] в Сан-Антонио. Руки крупного человека, как и у Хуанки, были покрыты татуировками, они лежали на его коленях, в правой он держал «узи»[119], как некоторые держат книгу или кладут руку на спящего кота. Его розоватый мизинец правой руки был украшен золотым кирпичиком с бриллиантами, а на шее висел громадный золотой крест на толстенной золотой цепочке. Что бы эти люди ни делали с измученным пареньком в этом ветхом доме, им явно требовалась серьезная охрана. Толстяк смотрел на нас мертвыми глазами и дышал, как раненое животное, испускающее наконец дух.

– ¿Tienes el dinero?[120] – спросила Соня, стоявшая в ногах кровати.

Хуанка сунул руку в правый передний карман его джинсов и вытащил оттуда сложенный белый конверт. Конверт был довольно толстый. Он протянул его Соне. Она схватила его, несколько мгновений оценивала его вес, потом бросила его толстяку. Конверт ударился о его выпирающий живот и соскользнул на несколько дюймов, перед тем как остановиться. Человек перебросил «узи» в левую руку, взял конверт и положил его на стоявший рядом столик. Никто денег не считал.

– Знаешь, мне не нравится Дон Васкес. Он и есть дьявол. Не приноси мне больше его денег. Мне не нравится, что он делает со своими людьми… или с этой ведьмой, что у него теперь. Он плохая новость, и тебе следует это знать. Люди, которых он приближает к себе, долго не живут. Ese hombre hace tratos con El Chamuco. Tiene un infierno negro donde debería tener el corazо́n[121]. Я делаю это только ради тебя. Espero que tengas eso muy claro[122].

– Я тебя понял, Соня. Esta es la última vez que te pido algo para Vázquez[123]. Даю слово. Te lo prometo[124].

Соня вздохнула. Вздох перешел в мокротный кашель, который еще сильнее согнул ее. Из ее груди доносились хрипы, как из старой машины, из которой водитель хочет выжать восемьдесят миль на шоссе, притом что багажник у него набит камнями.

Когда кашель стих, Соня прочистила горло и сказала:

– Osvaldito, tráeme las cosas[125].

Громадный мужик положил руки на колени и с кряхтением встал. Он был выше меня на добрый фут. Мы с Хуанкой посторонились, когда Освальдито, вобрав в себя свой громадный живот, протискивался мимо. Он подобрал плечи и нагнулся, чтобы пройти через дверь.

Соня подошла к изголовью кровати, чуть-чуть приподняла матрас и вытащила из-под него белый полиэтиленовый пакет, потом засунула в него руку и достала бело-голубой кусок ткани. Ткань эта напомнила мне лоскуты материи, какие кладут на пол богатые люди, чтобы их любимый щенок мог посрать в доме, а не бегать на улицу.

Соня действовала с быстротой и ловкостью, отвечавшими юности ее глаз, а не дряхлости тела. Она подошла к изножию кровати с лоскутом в левой руке, правой свела ноги парнишки вместе и подняла их. Его ноги двигались скорее как прутики, чем как человеческие конечности, и теперь я ясно увидел, что на левой ноге у него отсутствует мизинец и следующий за ним палец. А на правой его ноге остался только большой палец.

Соня снова залезла рукой в пакет и вытащила оттуда марлю и белый пакетик с синими буквами на нем, положила его на кровать. «Куик Клот». Средство, останавливающее кровотечение.

Толстяк вернулся, делая неспешные шаги. Дышал он так, словно пробежал десять миль по техасской жаре. Он подошел к Соне и вручил ей огромную спортивную сумку с безобразным цветочным рисунком, напомнившим мне обитый пластиком диван, который мы с мамой притащили с обочины дороги в те времена, когда жили в трейлер-парке в Хьюстоне. Этот треклятый диван не пролезал в дверь, и потому моя мать поставила его у боковины трейлера. Он быстро сгнил. Я часто кидал камни в крыс, которые поселились в нем.

Соня поставила сумку с цветочным рисунком на пол и залезла внутрь, на сей раз обеими руками, и вытащила изнутри что-то длинное и красное. Когда она выпрямилась, в руках у нее был болторез.

– Что тут за херня происходит? – этот вопрос сорвался с моего языка, прежде чем я понял, что говорю. У меня в голове не было ни одного сценария, в котором сочетание болторезов и медицинских принадлежностей может означать что-то хорошее, в особенности в маленькой темной комнате в обшарпанном доме с жирным ублюдком, который держит «узи» в громадных руках.

Хуанка положил руку на мое плечо.