Домой приведет тебя дьявол

– Расслабься, чувак. Мы всего лишь получаем то, что нужно Дону Васкесу. Это не займет много времени. Мы через секунду уберемся отсюда.

– Но…

Хуанка сжал мое плечо. Сильно сжал. Его глаза широко раскрылись, их белки выражали безмолвное остережение.

– Cálmate[126], – сказал он.

Он произнес это слово тремя отдельными слогами. Cál-ma-te. Это говорило о чем-то большем, чем призыв к спокойствию. Это было предупреждение, завернутое в обещание насилия.

Голос у меня в голове шептал: «Нет, черт, нет, черт, нет, черт», но я стоял как идиот, безмолвный свидетель разворачивающегося кошмара.

Соня кивнула, и Освальдито поднялся, прокряхтев еще раз, и подошел к кровати. Он ухватил парнишку за ноги, положил их себе на предплечье, прижал к своему животу, словно уложил в колыбельку. Он проделал все это, не выпуская «узи» из рук.

Соня вытащила проспиртованную салфетку и принялась протирать ею болторез, особенно усердно в конце черных режущих губок. Потом она положила болторез, протерла свои руки и стопу парнишки.

Глаза парнишки были пусты. Что-то хрустнуло у меня в груди. Он не шевелился, только его грудная клетка совершала ритмичные движения. Я позволил моим глазам снова пройтись по собранию шрамов на его теле, отметить отсутствующие части этого тела, попытался понять.

Соня ухватила третий палец на левой ноге парнишки (впрочем, палец на самом деле был первый, потому что два других отсутствовали), оттянула его. Потом взяла болторез, поднесла под ногу, затем засунула палец в металлический V-образный зев приспособления.

– Какого…

Освальдито посмотрел прямо на меня. Его глаза были темные пруды ненависти, его взгляд предупреждал: держи рот на замке. Ствол «узи» тоже смотрел на меня. И я снова проглотил слова.

– Agárrale bien las piernas, Osvaldito, que voy a hacer fuerza[127], – сказала Соня.

Толстяк немного наклонился и перехватил ноги парнишки, а Соня тем временем надавила на рукояти болтореза, которые сблизились, но не до конца. Губки почти сомкнулись на пальце, вонзились в кожу.

Соня вздохнула, перехватила рукояти, и надавила на верхнюю. Губки сошлись еще больше.

Потом раздался громкий хруст, губки врезались в кожу мальчика и сошлись полностью.

Палец упал на лоскут материи, а за ним полилась струйка крови.

Желчь подступила к моему горлу.

Соня убрала болторез от ног мальчика.

Одно мгновение на месте отрезанного пальца оставался тонкий кружочек кости и хрящей, но тут же на этом месте расцвела кровь, окрасила все, новая рана обильно истекала кровью.

И в этот момент парнишка прореагировал.

Его глаза стали такими большими, что, казалось, сейчас вылезут из глазниц. На шее и висках проступили вены. Его усохшие руки напряглись, дернулись, начали вспархивать отчаянными, короткими движениями раненой птицы, смотрящей в рот хищника.

Наконец паренек открыл рот, и из его горла вырвался звук, похожий на тянущееся «н», но до вопля ему было далеко. Он еще немного подергал конечностями, словно пытаясь разморозить себя, развернуть тело, чтобы побороть боль.

Я заглянул в его рот. Зубов в нем не было. Его язык был покрытым шрамами комком, подергивающимся между деснами. Я отвернулся, посмотрел на кресты на стенах, Освальдито тем временем продолжал держать ноги мальчика, кровь капала на лоскут аритмичной песней боли.

Соня закончила протирать болторез той же самой спиртовой салфеткой, которой она протирала руки, потом бросила его на спортивную сумку. Потом взяла новую пачку салфеток, разорвала упаковку и приложила прямоугольник салфетки-дезинфектанта к ране. Парнишка продолжал издавать сдавленный звук. Слезы наполняли его глаза, скатывались по его лицу в мокроту слюны на подушке. Я подумал о других отсутствующих пальцах – на руках, о шрамах, о плоти, казавшейся выскобленной на вид. Соня и Освальдито были монстрами. Настоящими монстрами. Меня пробрал холод – та разновидность холода, которую чувствуешь, когда тебе по-настоящему страшно.

Соня несколько секунд держала салфетку на ране, потом взяла «Куик Клот» и приложила к ране. Она поручила Освальдито держать эту губку, пока не остановится кровь.

– Ojalá que deje de sangrar con esto[128], – сказала она. – No quiero tener que quemarlo otra vez[129].

Quemarlo. Прижигать его. Otra vez. Еще раз. Прижигать – это останавливать кровотечение. Прижигать – после того как ты без анестезии отрубила кусок его плоти. Прижигать его.

Парнишка продолжал дергаться всем телом и стонать. Его движения немного замедлились, но звук не изменялся. Он стоял у меня в ушах, и, несмотря на жару, я всем телом ощущал холод.

Пока Освальдито держал губку на ране, Соня оторвала несколько полосок медицинской клейкой ленты и наложила на ногу паренька, чтобы удерживать на месте «Куик Клот».

– Listo, corazо́n[130], – сказала Соня, похлопав мальчика по ноге. – Ahorita te doy algo para el dolor[131].

Потом она посмотрела на нас. Выражение ужаса на моем лице, вероятно, бросалось в глаза.

– Мы очистим ранку и через полчаса наложим мазь с антибиотиком, когда будем уверены, что кровотечение остановлено.