Домой приведет тебя дьявол

Вскоре я начал думать об Аните. О ее запахе. Ее улыбке. О ее шелковистой коже. Она была любима. Она оставалась любимой. Нам это не удалось, но мы с Мелисой пытались защитить ее от всего. У нее было хорошее детство, полное смеха и игрушек. Несчастный паренек в кровати, El Milagrito, жил жизнью, которая была полной противоположностью жизни Аниты. Он знал только страдания и боль. Я не смог спасти Аниту, а сегодня не смог помочь El Milagrito.

Мне нужно было вытеснить эти мысли из головы другими мыслями, и я стал думать о Мелисе. О ее запахе. Ее улыбке. О шелковистости ее кожи. О тех же трех свойствах, что и у Аниты, но в то же время принадлежащих разным мирам. Любовь, которую мы испытываем по отношению к двум людям, может быть огромной, но в то же время невероятно разной. Я любил женщину и любил девочку, которую женщина подарила мне, но любил их на совершенно разный манер. Обе любви трансформировались в рак души, который нигде не оставлял меня.

Может быть, деньги дадут мне второй шанс. Люди с деньгами никак не могут понять, что большинство проблем бедных людей может быть решено с помощью денег. Есть проблемы, которые никуда не уходят, сколько бы купюр вы на них ни тратили, но для людей вроде меня, для тех, чьи кошмары имеют имена типа голода или лишения собственности, деньги – вещь замечательная, которая может за несколько секунд прогнать все эти бедствия.

Мы с Мелисой встретились в те времена, когда оба отошли на шаг-другой от ежедневного голода. Мы изо всех сил старались получить поскорее наши степени, страшась того дня, когда нам придется начать выплачивать наши студенческие кредиты. Желание поскорее выйти из этого пространства укрепляло нашу любовь, но эта же спешка, непреходящее состояние стресса, в котором приоритетна потребность свести концы с концами, повредила нашему браку еще до рождения Аниты. Нищета порабощает твою волю, убивает счастье, и ты в конечном счете остаешься ни с чем, с одними пеньками. Владение деньгами, большими деньгами было связано с возможностью вернуть Мелису. Ее запах. Ее улыбку. Шелковистость ее кожи.

– Слышь, чувак, есть ужасно хочется, – сказал Брайан. – Мы не можем остановиться купить какую-нибудь жратву?

– Пока нет, приятель, – сказал Хуанка. – Я хочу выбраться из трафика Сан-Антонио. Ты сможешь купить себе что-нибудь через несколько миль, когда мы остановимся заправиться.

Брайан прервал течение моей мысли. И это было хорошо. Я не хотел, чтобы два моих призрака преследовали меня всю дорогу до Эль-Пасо, поэтому я выпрямился на сиденье и принялся читать все знаки, мимо которых мы проезжали, и слушать музыку. У Хуанки была записана целая куча баллад Чалино Санчеса. Я никогда не был особым поклонником Чалино, но знал достаточно о его музыке, чтобы понять – это не мое. Его голос был не так уж и хорош, а шумная музыка наркокорридо[142] никогда мне не нравилась. Мои музыкальные вкусы мне привила моя мать. В основном это была сальса[143]. Однако сейчас я слушал Чалино, потому что не хотел, чтобы мои мысли занимали Мелиса и Анита. Одна песня закончилась, началась другая. Качество звука в лучшем случае было средненьким, но я понял суть первых слов, и они больно ударили по мне. Они говорили о том, что после твоей смерти все меняется, а потом говорилось что-то – смысл полностью мне так и не удалось уловить – о холодной могиле, которая ждет меня. К тому времени когда в песне говорилось о приближении конца, я уже отключился. Слова, которые мне удалось разобрать, навели меня на мысль об Экторе Лаво, любимом певце моей матери. Он пел в стиле сальса о том, что у всего есть конец и ничто не длится вечно, потому что такого понятия, как вечность, не существует.

Черт.

Я выбрал наихудшее время для внимательного слушания. Слова – те, которые только что прозвучали, и те, что жили в моей памяти, – пронзили меня и нашли во мне страх, который я пытался игнорировать. Я отключился и снова стал смотреть в окно – на машины, на лица водителей. Я был не в настроении для предсказаний.

Наконец трафик стал менее плотным. Баллады Чалино закончились, и Хуанка принялся играть со своим телефоном, чтоб найти другую музыку. Из громкоговорителей вырвался громкий звук реггетона. Брайан на заднем сиденье снова клевал носом.

Мои мысли уплыли от болторезов.

У долгих поездок в машине есть свой собственный язык, свой собственный ритм, собственная реальность. У меня они всегда вызывают воспоминания. Я много ездил, когда работал в страховой компании. Меня посылали на курсы по противодействию отмыванию денег в Орландо, Билокси, Санта-Фе, Батон-Руж, Оксфорд, Даллас и другие города. Я всегда ехал туда на машине. Так я дольше отсутствовал в офисе, да и время, проведенное за рулем, было куда как веселее. Я любил быть дома, но еще я любил сидеть за рулем, когда в салоне ревет музыка.