Домой с черного хода

Прощаясь со мной, Николай Денисович долго извинялся, что его прорвало: «Два года свободно ни с кем не говорил, с тех самых пор, как умер мой лучший, еще с гимназических лет, друг. Я буду очень благодарен, если вы как-нибудь выберете минутку и заедете ко мне. Для меня встреча с вами была огромной радостью, счастьем… И еще, повторяю — будьте осторожны, очень осторожны. Не давайте себе воли в разговорах с малознакомыми людьми. И вообще избегайте откровенных разговоров. Иначе… Черную жизнь они мастера устраивать.

— Николай Денисович, но ведь вы сами были более чем откровенны со мной, совсем вам незнакомым человеком?

Он махнул рукой, — ну, знаете, если бы я со всем своим жизненным опытом не разбирался, с кем что можно себе позволить, грош была бы мне цена. Да и потом мне слишком мало осталось жить, чтобы чего-то бояться. А вот вас опасности могут подстерегать повсюду. Не забывайте об этом.

На улице стояли прозрачные весенние сумерки, было полно народа. Обгоняя друг друга, бежали к троллейбусной остановке женщины с набитыми сумками. Оживленно обсуждала какие-то свои дела группа студентов; молодой человек вел за шиворот хорошенькую девочку, державшую в руке крошечный букетик фиалок; кто-то заливисто хохотал. А, может быть, не так уж здесь все плохо, думала я. Может быть, все плохое в прошлом. Он, наверное, очень несчастен — одинок, болен, озлоблен. Не может быть, чтобы на войне и сразу после нее было так много дурного. Не может быть? А интернат для инвалидов под Солоновкой? А глаза того калеки? Что уж там не может. Очень даже может.

Возвращаясь домой, я чуть не проехала свою Лобню. Смотрела в окно на мелькавшие огоньки и думала. Но, почему же оказалось это возможно? И, главное, зачем? Из немецкого плена в лагерь? Из армейского госпиталя на свалку? Не надо только рассказывать маме о том, что узнала сама. Вообще никому не надо рассказывать. А как воспитывать детей? Ограждать их от всего или…? Или потихоньку открывать глаза, объясняя, смягчая. Нужно обдумать, очень серьезно обдумать…

И еще, надо обязательно съездить к Николаю Денисовичу еще раз и о многом поговорить. Однако, когда недели через три я позвонила ему по телефону, испуганный детский голосок сказал мне:

— А его нету. Помер он. Третьего дни схоронили. И Джеки померла. (Я не сразу сообразила, что Джеки это собачка с обезьяньими глазами-пуговицами.) И комнату будут заселять.

И почему я не собралась и не съездила к нему раньше?

А еще через десять дней приехала Ольга с сыном Мишей — ровесником и приятелем с младенческих лет Иры и Ники — и ночи две мы не спали — столько надо было рассказать друг другу и смешного и трагического, неожиданно схожего по своей нелепости. Нужно было также обсудить планы на будущее, снять комнату, уговорить волшебницу Валю прописать их с Мишей. У Ольги с собой тоже была английская машинка и, значит, вопрос первоначального заработка решался сам собой. Правда, часто деловые разговоры наши обрывались и снова верх брали воспоминания. Однако я скоро поймала себя на том, что каждый раз подходя к самому жуткому, подсмотренному в Солоновке, в Омске, в Москве, я останавливалась, не в силах — или не готовая еще — поделиться с ней. Какой-то барьер отделял то, что было здесь неправдоподобного, мистически страшного даже — от не менее страшного, но объяснимого, по поводу чего можно было острить, над чем можно было подсмеиваться.

Несколько дней прошло в хлопотах, и вдруг как-то утром почтальонша Зина вручила мне конверт со штампом «Академия Наук СССР»! Меня приглашали срочно приехать в здание Президиума Академии в такую-то комнату, и я, разумеется, поехала в тот же день.

Зачем я им понадобилась, лихорадочно думала я, подходя к красивому старинному особняку, надменно отодвинувшемуся от шумного Ленинского проспекта вглубь сада, думала и ничего не могла придумать. Мелькнула шальная мысль — а, может, проведав каким-то образом, что предок мой был статс-секретарем первого состава Петербургской Академии Наук, они вздумали расспросить меня о связанных с ним семейных легендах? Однако ларчик открывался проще.

— В Москве должна состояться международная конференция ученых-атомщиков, — со значительным видом сказала мне нарядная красивая дама, встретившая меня в комнате с указанным номером. — Впервые в Советском Союзе. Нашими учеными подготовлено около пятидесяти докладов, сейчас заканчивают переводить их на английский язык и нужно приступать к перепечатке, после чего специальный отдел займется фотографированием и размножением. Нам рекомендовало вас издательство. Мы предлагаем вам принять участие в этой работе. Вы, конечно, понимаете, что оплата вашего труда будет значительно выше обычного. Надеюсь, что вы примете наше предложение.

— Но я должна прежде всего согласовать этот вопрос с издательством… Я сейчас делаю работу для них.