Домой с черного хода

Сразу же отодвинулась куда-то привольная дачная жизнь с купаньем в теплой мелкой речке, прогулками, походами в лес. Первый найденный мной гриб. Залитая солнцем лужайка, опрысканная красными пахучими шариками земляники. Сложенная из кирпича печурка в саду, на которой каждый день в больших медных тазах варилось очередное варенье й апофеоз — веселый детский праздник, день рождения моей старшей сестры. Поставленный папой спектакль, в котором играли все мы и наши приятели с окрестных дач. Фейерверк, игры, танцы в саду под духовой оркестр и ужин под открытым небом…

Спустя два дня после этого праздника я проснулась утром оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Няня, не дождавшись, чтобы я открыла глаза, начинает натягивать мне носочки: ласково приговаривая что-то, подносит чашку с молоком, которую я отталкиваю. «Скорей, скорей» — повторяет няня. А кругом суета: десятилетний Алеша бегает со своей коллекцией бабочек, сестра заталкивает в чемодан платья, мама разговаривает на веранде с плачущей соседкой, которая быстро-быстро теребит пояс халата. Я подхожу к ним поближе.

— Муж прислал мне записку с нарочным. Мобилизация. Объявления войны можно ждать с часу на час, — говорит мама. — Я советую вам уезжать как можно скорее. Извините меня, но мы должны ехать… Прощайте…

Я вижу запутавшуюся в листве розового куста ленточку ярко голубого серпантина и хочу достать ее, но меня уже подхватывает на руки старший брат и бегом несет к коляскам, ожидающим у калитки. Вслед за нами выбегают из сада мама и няня и мы поспешно рассаживаемся. Первая коляска завалена вещами, среди которых примостились три моих старших брата. Во второй, на передней скамеечке сидит сестра Таня, держа в объятиях своего белого шпица, рядом с ней Алеша со своими бабочками, на задней скамейке мама, няня и я. Повсюду натолканы чемоданы, корзины, узлы, узелки… Остальная прислуга должна выехать следом, как только за ними приедет бричка.

По дороге — небывалое дело — мама все время разговаривает по-польски с кучером, который сидит вполоборота и возбужденно что-то рассказывает, пересыпая свою речь словами «ясновельможная пани». Я дремлю, уютно устроившись у няни на руках, прислушиваясь к их голосам. «Ясновельможно» повторяю я, рассекая незнакомое слово на привычные «ясно — вели — можно». Мама не велела — нельзя, мама велит — можно.

Перед тем как коляскам свернуть на широкую мощеную дорогу кучера останавливают лошадей. В каменной нише небольшая каменная фигурка женщины с маленьким ребенком на руках. Мадонна, говорила мне няня. На коленях у нее лежат цветы и вокруг много набросано. Кучер и няня крестятся, но не так как учили меня: «на лобик, на животик, на правое плечо, на левое», а по своему будто обмахиваясь. Опустив голову быстро-быстро крестится мама, за ней Таня и Алеша. Потом кучер прикрикивает на лошадей, щелкает коротеньким кнутом и мы выезжаем на дорогу, а она забита телегами, ко-лясками, бричками, всадниками, пешеходами… «Но-но! — кричит кучер, но тут я снова засыпаю, окончательно сбитая с толку странностью всего происходящего.

Не менее странен и наш приезд в город. Папа встречает нас у подъезда, но это не всегдашний наш папа, веселый выдумщик, который знает сотни стихов, песен, забавных историй, который даже бранить умеет весело. Папа серьезен, нахмурен, он рассеянно целует меня в макушку и тотчас уходит куда-то с такой же серьезной и нахмуренной мамой, а мы входим в дом и видим в передней два больших железных ящика и солдата с винтовкой в руке.

Кажется мы пробыли дня два в Плоцке, в который за несколько часов до нашего возвращения вступила, потеснив немецкий передовой отряд, казачья сотня. Много позднее мне расскажут, что губернатора в этот момент не было в городе, вице-губернатор лежал больной и поэтому все административные заботы: мобилизация, эвакуация правительственных учреждений, архивов, банков легли на папу. Во время недолгого пребывания немцев в городе он скрывался у знакомого ксендза, а сейчас развивал бурную деятельность, взяв себе в помощь двух старших мальчиков. Но все это я узнаю потом, а тогда помню лишь взволнованные голоса, беготню, раскрытые чемоданы, пустую раму на стене в гостиной, грузчиков, выносящих из гостиной резной китайский шкаф с инкрустациями из перламутра и слоновой кости — мой любимый шкаф, который действовал на меня завораживающе — я могла стоять перед ним часами, наблюдая нескончаемую борьбу между злыми колдунами с хитрыми глазками и добрыми длиннобородыми волшебниками.

— Куда шкаф понесли? — дрожащим голосом спрашиваю я, неясно понимая, что происходит что-то страшное, что привычная жизнь рушится…

— Не реви! — строго говорит мне Алеша, — китайскую мебель увозят в здание суда — может, там ее немцы не тронут. Кончится война, вернемся и будет у тебя опять твой шкаф.