Домой с черного хода

Подул резкий ветер, принес с собой мелкий колючий снежок, припорошивший ежащиеся от холода арбузы. Проскочили Волчиху. Еще два часа, и мы будем в Михайловке, сядем на поезд-кукушку, который доставит нас в Барнаул и уже оттуда мы двинемся… куда? Опять в неизвестность.

Михайловка потрясла количеством зерна в буртах, небрежно прикрытых сползающим брезентом. Над некоторыми курился голубой дымок.

— Горит, — безнадежно махнул рукой Иван Дементьевич, лучший шофер МТС. — Возили, возили и вон на тебе… — Он длинно выругался и, покосившись на маму и девочек, прибавил. — Я извиняюсь, конечно.

Отправив багаж в Омск, мы пообедали все вместе в привокзальной чайной и все трое сопровождающих дружно выпили за наше здоровье по двести грамм. Выпила — только не двести грамм, а глоток — и я в надежде что водка, прокатившись по горлу, разожмет его, утишит сухую царапающую боль.

В Барнаул мы приехали часа в четыре. На вокзале было не протолкнуться. Возле касс толпились люди с клочками бумаги в руках, Кто-то выкрикивал номера, фамилии, кто-то из толпы отзывался. Подойти — поближе и хотя бы что-то узнать мне не удалось.

— У вас от кого справка? Едете вы от кого? — спросила меня худенькая женщина с усталыми глазами. — От СэХаУ или ЭмПеЭс? Или еще от кого? В ту кассу и записывайтесь.

— Мы ни от кого, — растерянно ответила я. — Мы сами по себе, едем в Омск, к родным…

— Ну, тогда я не знаю, — сказала она. — Сходите к начальнику станции. Здесь люди и со справками по несколько дней ждут. Сейчас, знаете, сколько народа с целины едет.

Но начальник станции был неуловим.

Я вернулась к своим в подавленном настроении. Накормила их, чем могла, устроила поудобнее маму и села думать. Что же делать? Провести ночь на вокзале и сходить утром в Сельхозуправление? Может, удастся разыскать Василия Михайловича? Может он поможет мне получить какую-нибудь справку? И тут меня осенило, что я даже не знаю его фамилии. Господи, что же делать? В этот момент подбежала запыхавшаяся Ира:

— Мама, у тебя есть с собой йод и бинт? Тут один сильно поранился. Комбайнер один. Медпункт уже закрылся, а уйти с вокзала ему нельзя. У него очередь за билетом подходит. Он так всю кровь потеряет, — одним духом выпалила она, умоляюще глядя на меня.

— Есть йод, есть, — сказала я. — И бинт есть. Веди его сюда.

Через две минуты девочки вернулись, ведя с собой низенького мужичка в ватнике. Из руки его и правда часто капала кровь. Кровью же был пропитан грязный платок, которым он зажимал рану. Он стойко выдержал наши не слишком умелые манипуляции, приговаривая: «На войне и не так бывало…» и при этом улыбался славной улыбкой.

— Вы все-таки сходите завтра к доктору, — посоветовала ему мама. — Мы ведь так, по-домашнему, вас полечили…

— А по-домашнему оно лучше, — улыбнулся он. — Вы, мамаша, не опасайтесь. Все хорошо будет. Завтра, Бог даст, я уже в поезде буду, в свой родимый Краснодарский край двинусь, а дома все, как на псе, заживет.

— У вас и билет уже есть? — с завистью спросила я.

— Вот сейчас пойду брать. Дружок один очередь мне сторожит. Вам спасибочко большое за перевязку… Прощевайте! — Он сделал несколько шагов от нас и вдруг вернулся: — А у вас-то самих билеты есть? Нету? И справки нету? Так вы ж тут пропадете, неделями маяться будете. Давайте деньги, куплю… — он вдруг смутился. — Да вы не опасайтесь. Не сбегу я. Пусть девчонка вон со мной пойдет. Я б и на свои купил, да запрятаны далеко, портки снимать надо.

— Что вы? Что вы? — Мы с мамой отчаянно жестикулировали, выражая ему доверие и благодарность. — Вы нас так выручите. Мы вам так благодарны…

Через час мы уже были обладателями двух взрослых и двух детских билетов на завтрашний поезд, уходящий рано утром. Комбайнер пошел проводить своего «дружка» и пропустить 100 грамм, а мы, сгруппировав чемоданы и узлы, расположились на них. И вдруг вокзал погрузился во тьму. Несколько минут молчания, затем огромный зал наполнился самыми разнообразными звуками: детским ревом, истеричными выкриками, всхлипываниями, руганью, криками о помощи, милицейскими свистками.

— Сидите на местах, не вставайте, придерживайте узлы, которые рядом, — строго распорядилась я. — Главное не вставайте! Я никуда не уйду. Сейчас, наверное, починят.

Нет, боюсь, до глубокой старости не излечусь я от своей глупой привычки, вспоминать по любому поводу какую-нибудь дурацкую песенку. Ассоциация по месту, ассоциация по запаху… как мы учили на уроках психологии. Ассоциация по мелодии? Вот именно, только наоборот. Вцепившись в чемодан, в котором находилось все достояние семьи — шуба, один бархатный, два шерстяных отреза и другие вещички на продажу, я мысленно напевала:

На вокзале в темном зале, Где-то дамочку прижали — Дайте свету! Дайте свету, ничего не видно, Дайте свету, как же вам не стыдно. Дайте свету, хоть на пять минут, А иначе этой даме окончательный капут…

Свет дали минут через десять. Крики и шум еще усилились. Два милиционера провели сопротивлявшегося парня, за ними бежала пожилая женщина и время от времени ударяла его кулаком то по голове, то по спине; милиционеры отталкивали ее.