Домовой

– Да нет, – пожала плечами Лиза. – Привязалось, вот и пою. А чего ты испугался?

Сейчас же день.

– Какая разница, день или не день? И ничего я не испугался, просто мне не

нравится. Дурацкая мелодия!

– Испугался. Испугался. Трус-белорус на войну собрался, белый день стоит, а он

испугался.

– Не испугался я! Не испугался!

– Да что ты говоришь. Тум. Турум. Турурум. Тум. Турум. Туруру-у-ум.

– Всё! Ты меня достала!

Миша топнул и вышел из кухни, а сестра звонко рассмеялась ему вслед. Она вылила

густую массу в форму для пирога, добавила яблоки, сунула всё это в духовку и пошла

за мальчиком.

– Ты тут?

Девочка вошла в комнату брата, но здесь его не оказалось. Она посмотрела в шкафу,

заглянула под кровать – и тут в стену кто-то постучался. Так же, как она напевала,

так же, как ночью. Только теперь звук донёсся с другой стороны стены – из её

комнаты.

– Вот же поганец.

Она открыла дверь в свою спальню, но и в ней никого не обнаружила. Вдруг внизу

послышались резвые шаги – кто-то пробежал по коридору и затаился. Кажется, на

кухне.

Лиза направилась туда. Она проверила под столом, затем в шкафу с вещами для

уборки – никого. И тут стук раздался снова, теперь в гостиной. Она тихо закрыла

дверцу и прижалась к шкафу спиной.

– Эй, это уже не смешно. Я пошутила, ты пошутил – хватит.

Сердце её едва не выпрыгнуло из груди, когда в дверцу шкафа позади неё кто-то

заколотил изнутри. Она даже ощутила короткие толчки, которые производил

своими движениями этот кто-то.

Девочка повернулась к шкафу лицом и попятилась от него подальше. Сомнений не

было – домовой вернулся. Едва она это осознала, ей захотелось броситься вон из

36

дома – на улицу, где солнце, простор и безопасность. Но она не могла, ведь брат всё

ещё был где-то в доме.

– Миша, ты где? – громко спросила она, выйдя спиной вперёд из кухни.

Мальчик не отозвался. А что, если домовой и правда задумал недоброе? Что, если он

уже сделал что-нибудь с её братом? Быть может, нужно бежать, пока он не добрался

и до неё?

– Миша, да где ты?

– Тут я, тут, – донёсся голос Миши из комнаты мамы.

Сестре сразу же сделалось несколько легче, спокойней – и за брата, и за себя. Она

бросилась по коридору и рванула дверную ручку. Мальчик сидел на маминой

постели вполоборота ко входу и что-то разглядывал, держа это в руках. Он коротко

глянул на сестру и отвернулся.

По его равнодушному взгляду она поняла: он ни сном ни духом не знает, что домовой

вернулся. Пусть так и будет. Стараясь дышать ровнее, она закрыла за собой дверь,

села на край кровати и – обомлела.

– Ты где это взял?

– У мамы в среднем ящике. А что это? – Миша показал ярко-зелёную штуковину

продолговатой формы и в пупырышках. – Она ещё может делать вот так, – он

повернул нижний конец вещицы, после чего та зажужжала и завибрировала.

– Это. . – девочка почувствовала, что у неё вспыхнули щёки. – Ну это такая штука,

которая. . В общем, когда тебе грустно, ты включаешь её, и больше тебе не грустно.

– Да? – брат выключил штуковину, подержал немного и снова включил. – Мне всё

равно грустно.

– Это потому что. . потому что. . Ммм. . Это специальная штука, она только для

девочек.

– Понятно, – Миша повертел гудящую вещицу в руках. – Пальцам щекотно. Это

веселительное?

– Что?

– Ну как слабительное.

– Да, веселительное. Но не для мальчиков. Поэтому дай сюда.

Забрав у Миши штуковину, Лиза выключила её и спрятала обратно в мамин комод.

– Чтобы больше ты в этот ящик не лазил. И чтобы маме ничего не. .

37

Ни с того ни с сего хрустальная ваза на комоде дзинькнула и задрожала. Так и не

договорив, девочка отошла к кровати, стукнулась икрами о спинку и села.

– А что, веселительное умеет само включаться? – спросил брат без тени тревоги.

– Это не веселительное, – сестра не сводила испуганного взгляда с ожившей вазы.

– Но мама сказала, тут нет метро, – проговорил мальчик упавшим голосом.

– Это не метро. . это. . это землетрясение, – девочка сжала его запястье. – Бежим.

Дети мчались по коридору, и, как бы подгоняя их, по плинтусу вдоль стены,

неплотно сидящему на гвоздиках, волной катилась нервная дрожь. В прихожей они

нырнули ногами в кеды и, не завязывая шнурков, выскочили на улицу – под

сумасшедшую тряску обувной подставки.

Было решено переждать «землетрясение» в беседке, до которой оно, по счастью, не

дошло. Лиза сидела на скамейке, сложив руки на перилах и уткнувшись в них

подбородком, смотрела на дом и молчала. Миша вертелся рядом, рвал ягоды и

заталкивал их в и без того набитый рот, весь чумазый от малинового сока.

– Хочешь ягодку?

– Не хочу. Как ты вообще можешь есть после такого?

– Я переволновался, и мне надо заесть нервы.

– Заедай. Только смотри, чтоб маме об этом ни слова.

– Почему?

– По кочану и кочерыжке.

– А если у нас дом порушится?

– Не порушится. Ей и без этого забот хватает. В общем, пусть она ничего не знает.

– Ну да. .

– Кабзда. Пошли назад.

– А если землетрясение ещё не прошло?

– Если, не если, надо – у нас там пирог.

В доме всё было тихо. Вещи находились на своих местах и не подавали никаких

признаков чьей бы то ни было жизни. По комнатам разносился сладкий запах – и

кажется, пирог начал пригорать!