– Случилось, стало быть, – снова заговорил Санчо, – что пастух исполнил свое намерение и, погнав своих коз перед собою, зашагал по эстрамадурским полям в королевство Португалию. Узнав об этом, Торральва пустилась за ним в погоню. Она шла за ним вдалеке пешком, без башмаков, с посохом в руке и с маленькой сумкою на шее; в сумке, говорят, были кусок зеркала, половина гребешка и еще, кажется, – наверно не знаю, – маленькая коробочка с каким-то притираньем для лица. Ну да что бы она там ни несла, мне этого теперь некогда проверять, – верно только то, что пастуху пришлось с своим стадом переправляться через Гвадиану в то время, когда воды в ней прибавилось столько, что река вышла почти из берегов. На том же берегу, где он был, не случилось ни барки, ни лодки, ни лодочника, чтобы перевезти его на ту сторону. Это его очень бесило, так как он видел, что Торральва приближалась, и ожидал, что она будет надоедать ему своими просьбами и слезами. Стал он посматривать вокруг и вот, наконец, заметил рыбака, рядом с которым стояла лодка, но такая маленькая, что в ней могли поместиться только один человек и одна коза. Все-таки он позвал рыбака и уговорился, чтобы тот перевез на ту сторону его и триста коз, которых он гнал. Рыбак сел в лодку, взял одну козу и перевез ее. Он возвратился, взял другую козу и еще перевез. Он возвратился снова, взял еще одну козу и еще перевез… Ах да! потрудитесь ваша милость хорошенько считать коз, которых перевозит рыбак, потому что, как только вы забудете хоть одну козу, так уж больше нельзя будет ни слова сказать и сказка останется без конца. Так я продолжаю. Противоположный берег, где приходилось приставать лодке, был крут и глинист и потому рыбак терял много времени на свои поездки туда и обратно. Но все-таки он возвратился захватить еще одну козу, потом еще одну, потом еще одну…
– Ах, Боже мой! ну предположи, что он уже всех их перевез, – воскликнул Дон-Кихот, – и перестань перечислять все поездки и возвращения, потому что иначе тебе в целый год не перевезти всех твоих коз.
– А сколько он перевез их до сих пор? – спросил Санчо.
– Черт его знает, – ответил Дон-Кихот.
– Ведь я же просил вашу милость хорошенько считать их, – сказал Санчо. – Ну, теперь моя история кончилась и продолжать ее нет возможности.
– Как же это может быть? – спросил Дон-Кихот. – Разве для твоей истории так существенно необходимо знать точное число коз, которые уже перевезены, что если на одну случится ошибка, то ты уже не можешь окончить рассказа?
– Нет, не могу, – ответил Санчо, потому что, как только я спросил вашу милость, сколько коз переехало, и вы мне ответили, что не знаете, – так в ту же минуту все, что оставалось мне сказать, вылетело у меня из памяти, а это было, наверное, – самое лучшее и самое занимательное.
– Стало быть твоя история кончилась? – спросил Дон-Кихот.
– Как жизнь моей матери, – ответил Санчо.
– Ну, в так случае, могу тебя уверить, – возразил Дон-Кихот, – что ты рассказал одну из чудеснейших сказок и историй, какие только можно выдумать на свете, и что такого способа рассказывать и оканчивать никто еще не слыхал и никогда не услышит. Я, впрочем, и не должен был ожидать ничего иного от твоего высокого разума. Да и чему тут удивляться? Может быть, эти удары, стук которых не перестает слышаться, немного помутили твой ум.
– Все это может быть, – ответил Санчо; – но, что касается моей истории, я говорю, что она кончается там, где начинается ошибка в счете коз, которые переезжают.
– Ну, ладно! – сказал Дон-Кихот, пусть она кончается, где ей хочется! Посмотрим ка теперь, не двинется ли Россинант.
С этими словами он снова принялся работать шпорами, и лошадь снова принялась делать прыжки, не двигаясь с места – так хорошо была она связана.