Дон Кихот. Часть 2

Слушай ты, негодный рыцарь!
Придержи узду немного;
Не терзай так сильно бедер
Плохо выезженной клячи.

Посмотри, ты убегаешь

Не от жала змея злого,
А от нежного ягненка,
Что овцой не скоро станет.

Надсмеялся ты, о, изверг,

Над прекраснейшею девой;
Ей подобной не видали
Ни Диана, ни Венера.

О, Бирен[205]

жестокий, о Эней беглец,Да пошлет же черт тебе лихой конец![206]

Ты в когтях своих уносишь,

О, безбожное созданье!
Сердце девы столь же скромной,
Сколько пылкой в страсти нежной.

Три ночных платка, подвязки

Ты уносишь с ног, которым
Мрамор лишь один Паросский
Белизной своей подобен.

Около двух тысяч вздохов

Ты уносишь, и столь жарких,
Что они сожгли б все Трои
Если б было не одна их.

«О, Бирен жестокий, о Эней беглец,

Да пошлет же черт тебе лихой конец!

«Пусть оруженосца Санчо

Сердце так окаменеет,
Что от чар освобожденья
Не узнает Дульцинея.

Пусть она тоской томима,

За тебя страданье терпят,
Как, бывает, за виновных
Неповинный страдают.

Пусть твои все приключенья

В злоключенья обратятся;
Радость станет сновиденьем»
Небылицей станет верность.

О, Бирен жестокий, о, Эней беглец,

Да пошлет же черт тебе лихой конец!

Имя будь тебе изменник

От Севильи до Марчены,
От Гренады и до Лохи
И до Англии до самой.

Сядешь ли играть ты в карты,

Например, в пикет ил ломбер,
Пусть бегут тебя семерки,
И тузы, и короли все.

Станешь ли срезать мозоли,

Пусть польется кровь рекою;
Если будешь дергать зубы,
В деснах пусть торчат осколки.

О, Бирен жестокий, о, Эней беглец,

Да возьмет же черт тебе лихой конец!

Пока опечаленная Альтисидора так скорбела, Дон-Кихот пристально смотрел на все, потом, не отвечая ни слова, повернул голову в сторону Санчо и сказал ему: – Спасением твоих предков, мой добрый Санчо, я тебя заклинаю и умоляю сказать мне правду. Не уносишь ли ты с собою трех ночных платков и подвязок, о которых говорит эта влюбленная девица?

– Три платка я уношу, – отвечал Санчо, – а подвязок у меня так же нет, как тут на ладони.

Герцогиня была сильно поражена дерзостью Альтисидоры и хотя она и знала, что она смела и смешлива, но на такую вольность не считала ее способною. Кроме того, так как она не была предупреждена об этой выходке, то тем более была поражена. Герцог хотел поддержать шутку и сказал Дон-Кихоту: – Мне кажется, что после доброго приема, оказанного вам в этом замке, с вашей стороны, господин рыцарь, дурно, что вы осмеливаетесь унести с собою три платка или, по меньшей мере, если не по большей мере, подвязки этой девицы. Это доказывает дурное сердце и служит уликами не соответствующими вашей славе. Возвратите ей ее подвязки, или я вызываю вас на смертный бои, не опасаясь, что злые волшебники меня превратят или исказят мне лицо, как они сделали с коим лакеем Тозилосом, который вышел на поединок с вами.

– Да сохранит меня Бог, – отвечал Дон-Кихот, – обнажать шпагу против вашей сиятельной особы, от которой я видел столько милостей! Я возвращу платки, так как Санчо говорит, что они у него; что же касается подвязок, то возвратить их невозможно, потому что ни я их не получал, ни Санчо, и если ваша девица поищет их в своих шкатулках, она их найдет непременно. Никогда, господин герцог, никогда я не был вором и думаю, что никогда им не буду во всю мою жизнь, если рука господня меня не покинет. Эта девица, по собственным ее словам, влюбленная, говорит вещи, в которых я невинен» поэтому мне не приходится просить прощения ни у нее, ни у вашей светлости; вас я умоляю быть обо мне лучшего мнения и дать мне еще раз позволение продолжать мое путешествие.