Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

— Если ваша милость гнѣваетесь, отвѣчалъ Санчо, въ такомъ случаѣ я замолчу и не открою вамъ того, что, какъ вѣрный слуга, я долженъ былъ бы открыть своему господину.

— Говори, что хочешь, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, лишь бы только ты не выдумалъ устрашить меня своими словами. Если же ты самъ страшишься, въ такомъ случаѣ дѣлай то, что тебѣ прилично, я же, котораго ничто не устрашаетъ, буду дѣлать то, что мнѣ прилично.

— Не въ томъ дѣло, какъ грѣшенъ я предъ Господомъ Богомъ, совсѣмъ не въ томъ, отвѣтилъ Санчо, а доложу я вамъ, ваша милость, что эта госпожа, называющая себя царицею великаго Микомиконскаго царства, такая же царица, какъ моя мать, и это я знаю навѣрное, потому что, еслибъ она была въ самомъ дѣлѣ царица, такъ не стала бы ходить, чуть только глаза съ нее спустятъ, во всѣ углы амуриться съ однимъ изъ этихъ господъ.

При этихъ словахъ Доротея покраснѣла до бѣлковъ глазъ: мужъ ея, донъ-Фернандъ, дѣйствительно, не разъ, тайкомъ обнималъ и цаловалъ ее. Санчо однажды подмѣтилъ это и ему показалась подозрительной такая фамиліарность принцессы съ какимъ то неизвѣстнымъ господиномъ; — вести себя такимъ образомъ могла, по его мнѣнію, какая-нибудь придворная дама великой царицы, но, никакъ не она сама. Доротея рѣшительно не знала, что сказать ей и допустила Санчо говорить далѣе: — «Я вамъ сказалъ это, господинъ мой», продолжалъ Санчо, «потому что боюсь, какъ бы въ концѣ пути, проѣхавши такое огромное разстояніе, проведши столько дурныхъ ночей и еще худшихъ дней, не очутиться намъ съ вами въ дуракахъ, чтобы не пришлось намъ облизываться, глядя, какъ этотъ господинъ, любезничающій съ принцессами въ корчмахъ, станетъ кушать плоды нашихъ трудовъ; въ чему же, въ такомъ случаѣ. торопиться намъ осѣдлывать Россинанта, осла и иноходца? Не лучше ли оставаться спокойно въ сторонѣ; пусть по нашей поговоркѣ каждая женщина остается за своимъ веретеномъ и отправимся обѣдать.

Милосердая Владычица! Какъ описать гнѣвъ, которымъ воспылалъ Донъ-Кихотъ, услышавъ дерзкія слова своего оруженосца! Съ глазами, горѣвшими какъ пламень, задыхаясь отъ злобы, онъ неистово воскликнулъ: «болванъ, мужикъ, неучь, клеветникъ, грубіянъ, безстыдникъ! Какъ осмѣлился ты сказать все это въ присутствіи моемъ и этихъ высокихъ дамъ? Какъ осмѣлился ты даже вообразитъ что-нибудь подобное? Прочь съ моихъ глазъ: лгунъ, клеветникъ, сплетникъ, не понимающій, что значитъ уваженіе, которое мы обязаны имѣть къ коронованнымъ лицамъ. Вонъ съ глазъ моихъ, если ты не хочешь испытать мой гнѣвъ». Сказавши это, Донъ-Кихотъ нахмурилъ брови, надулъ щеки, косо взглянулъ, ударилъ объ полъ ногою, словомъ, обнаружилъ всѣ признаки самаго бѣшенаго гнѣва, и своими грозными словами и жестами до того напугалъ несчастнаго Санчо, что-тотъ весь задрожалъ и желалъ провалиться въ эту минуту сквозь землю. Онъ поспѣшно отвернулся и удалился изъ глазъ своего разъяреннаго господина. Узнавшая хорошо характеръ Донъ-Кихота, Доротея поспѣшила успокоить рыцаря.

— Не сердитесь, господинъ рыцарь печальнаго образа, сказала она, не обращайте вниманія на дерзкія слова вашего оруженосца. Быть можетъ онъ не совсѣмъ не правъ, и христіанскую совѣсть его не слѣдуетъ подозрѣвать въ лжесвидѣтельствѣ противъ моей особы. Нужно вѣрить, нисколько не сомнѣваясь, что въ этомъ замкѣ, какъ вы утверждаете, все очаровано, и вашему оруженосцу, при помощи сатанинскихъ ухищреній, могло очень легко привидѣться что-нибудь предосудительное для моей особы.

— Клянусь всемогущимъ Богомъ, вы правы, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Этого грѣшника, безъ сомнѣнія, искушало какое-нибудь дурное видѣніе, показавшее ему то, чего онъ не могъ увидѣть иначе, какъ только при помощи волшебства, это непремѣнно такъ. Зная доброту и непорочность этого несчастнаго человѣка, я не могу заподозрить его въ желаніи оклеветать кого бы то ни было.

— Такъ было и будетъ, воскликнулъ донъ-Фернандъ; и вы, господинъ рыцарь, должны простить вашему оруженосцу и возвратить его въ лоно вашихъ милостей sicut erat in principio, прежде чѣмъ эти проклятыя видѣнія перевернули вверхъ дномъ его голову.

Донъ-Кихотъ согласился простить Санчо, и приведенный священникомъ оруженосецъ пришелъ съ повинной головой преклонять колѣни предъ своимъ господиномъ и облобызать его руку. Благословивъ Санчо, Донъ-Кихотъ сказалъ ему:

— Теперь, Санчо, ты можешь, кажется, убѣдиться, что въ этомъ замкѣ все дѣлается при посредствѣ очарованіи, какъ это а говоритъ тебѣ много и много разъ.

— Вѣрю, господинъ мой, отвѣтилъ Санчо; вѣрю, что все здѣсь происходитъ при посредствѣ очаровавшій, только происшествіе съ одѣяломъ случилось въ дѣйствитежльности.

— Не вѣрь этому, сказалъ Донъ-Кихотъ; если бы оно случилось въ дѣйствительности, такъ я бы отмстилъ за тебя тогда и съумѣлъ бы отмстить теперь. Но ни теперь, ни тогда, я не вижу и не знаю, кому я долженъ мстить.