Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

— Много серьезныхъ и достовѣрныхъ исторій странствующихъ рыцарей прочелъ я, сказалъ Донъ-Кихотъ, когда его посадили въ клѣткѣ на телѣгу, и однако мнѣ никогда не случалось ни читать, ни даже слышать, чтобы очарованныхъ рыцарей везли какъ меня, въ клѣткѣ, на такихъ лѣнивыхъ и вялыхъ животныхъ. Обыкновенно ихъ переносили съ невообразимой быстротой по воздуху, въ какомъ-нибудь мрачномъ облавѣ, или на огненной колесницѣ, или, наконецъ, верхомъ на гипогрифѣ. Но, Боже правый, везти, какъ меня, въ телѣгѣ за волахъ, это ужасно. Быть можетъ, впрочемъ, рыцари и очарованія нашего времени подчинены другимъ законамъ, чѣмъ прежде; быть можетъ и то, что для меня, какъ для новаго дѣятеля, какъ для воскресителя забытаго странствующаго рыцарства придумано новаго рода очарованіе и новый способъ перенесенія. Что ты думаешь объ этомъ, другъ мой, Санчо?

— Право не знаю, что я думаю, отвѣтилъ Санчо, потому что я не читалъ столько странствующихъ писаній, какъ ваша милость, но только и готовъ присягнуть, что всѣ эти окружающія насъ видѣнія не совсѣмъ православны.

— Православны, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, какъ могутъ быть онѣ православны, когда ты видишь вокругъ себя демоновъ, которые принявъ разные фантастическіе образы постарались привести меня въ такое чудесное положеніе. Если ты не вѣришь мнѣ, такъ прикоснись въ нимъ, ощупай ихъ, и ты убѣдишься, что они состоятъ изъ мира и существуютъ только для зрѣнія.

— Помилуйте, ваша милость, отвѣтилъ Санчо; я уже прикасался къ нимъ, и доложу вамъ, что вотъ этотъ эфиръ, который возится вотъ тамъ, свѣжъ какъ роза и разодѣтъ и раздушенъ совсѣмъ не какъ чортъ; отъ чертей, какъ говорятъ, пахнетъ сѣрой и другими отвратительными запахами, а отъ этого за полверсты слышны духи. Санчо говорилъ это о донъ-Фернандѣ; отъ него, дѣйствительно, какъ отъ знатнаго господина, пахло духами.

— Не удивляйся этому, другъ мой Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, черти многомудры, и хотя имъ дѣйствительно присущъ извѣстный запахъ, они все-таки духи, и слѣдственно отъ нихъ, какъ отъ духа ничѣмъ не пахнетъ. Сами же они постоянно слышатъ самый отвратительный запахъ, и это понятно: они носятъ съ собою повсюду адъ, нигдѣ и никогда не находя облегченія своимъ адскимъ мукамъ, пріятный же запахъ доставляетъ извѣстнаго рода наслажденіе, по этому для нихъ не можетъ существовать пріятнаго запаха. Если же тебѣ кажется, будто отъ этого демона пахнетъ духами, такъ это обманъ, чортъ морочитъ тебя, чтобы ты не подумалъ, что онъ чортъ.

Между тѣмъ, какъ между господиномъ и слугою его происходилъ этотъ разговоръ, донъ-Фернандъ и Карденіо, боясь, чтобы Санчо не проникъ въ ихъ замыслы — отъ этого было не далеко — рѣшились поскорѣе отправить Донъ-Кихота, и отозвавъ въ сторону хозяина, велѣли ему живѣе осѣдлать Россинанта и осла, что и было сдѣлано съ похвальной быстротою. Въ то же время священникъ договорился на счетъ платы съ стрѣльцами святой Германдады, которые должны были сопровождать Донъ-Кихота до деревни его. Наконецъ Карденіо привязалъ въ арчаку сѣдла Россинанта съ одной стороны щитъ, съ другой шлемъ Донъ-Кихота, и подалъ Санчо знавъ сѣсть на осла и взять за узду Россинанта; послѣ этого по обѣ стороны клѣтки помѣстились по два стрѣльца, вооруженныхъ аркебузами, и поѣздъ готовъ былъ уже тронуться, но въ эту самую минуту хозяйка, дочь ея и Мариторна вышли проститься съ Донъ-Кихотомъ, притворно оплакивая постигшее его несчастіе.

— Не плачьте, сострадательныя дамы, сказалъ имъ Донъ-Кихотъ; что дѣлать? всѣ эти несчастія до такой степени нераздѣльны съ моимъ званіемъ, что еслибъ со мною не случилось этого ужаснаго происшествія, то я не могъ бы считать себя знаменитымъ странствующимъ рыцаремъ. Ничего подобнаго никогда не случалось съ малоизвѣстными рыцарями, и оттого никто не помнитъ о нихъ. Несчастія — это удѣлъ тѣхъ, которые своимъ мужествомъ и иными достоинствами возбуждаютъ зависть въ сердцахъ принцевъ и рыцарей, употребляющихъ всѣ усилія унизить добрыхъ, хотя бы самыми нечестными средствами. И однакожъ, таково могущество добродѣтели, что она одна, сама по себѣ, уничтожая силу всей магіи, которую могъ знать творецъ ея Зороастръ, выходитъ торжествующей изъ борьбы, распространяя свое сіянье надъ міромъ, какъ солнце надъ небомъ. Простите мнѣ, любезныя дамы, если я невольно нанесъ вамъ какое-нибудь оскорбленіе, потому что сознательно и безъ причины я не оскорблю никого. Молите Бога, да освободитъ онъ меня изъ этой тюрьмы, въ которую засадилъ меня злой волшебникъ. Если когда-нибудь я возвращу свободу себѣ, то, повѣрьте, не забуду того радушнаго пріема, который я встрѣтилъ въ этомъ замкѣ, и постараюсь достойно отблагодарить васъ.