— Не безпокойтесь, я не удовольствуюсь этимъ, отвѣчалъ Санчо, особенно имѣя въ вашей милости такого сильнаго покровителя, съумѣющаго сообразить, что будетъ подъ силу моимъ плечамъ.
Глава VIII
Въ эту минуту наши искатели приключеній замѣтили отъ тридцати до сорока мельницъ. Увидя ихъ, Донъ-Кихотъ воскликнулъ: «судьба устраиваетъ дѣла наши лучше, чѣмъ мы могли ожидать. Видишь-ли, Санчо, эту толпу великановъ? Клянусь Богомъ, я уничтожу ихъ всѣхъ. Разореніемъ ихъ, мы положимъ оцѣнку нашему богатству, и совершимъ дѣло угодное Господу, ибо велика заслуга предъ нимъ человѣка, стирающаго съ лица земли проклятое племя великановъ.
— Какихъ великановъ? спросилъ Санчо.
— Тѣхъ, которые стоятъ вонъ тамъ, съ огромными руками, длина которыхъ доходитъ у многихъ изъ нихъ до двухъ миль, сказалъ Донъ-Кихотъ, указывая на мельницы.
— Помилуйте, возразилъ Санчо, это мельницы, а не великаны, и руки этихъ небывалыхъ великановъ ничто иное, какъ мельничныя крылья, двигающія жерновами при помощи вѣтра.
— Санчо, ты не опытенъ въ дѣлѣ приключеній, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, я тебѣ говорю, что это великаны, и если ты страшишься ихъ, то отъѣзжай въ сторону и молись Богу тѣмъ временемъ, какъ я вступлю съ ними въ ужасный и неровный бой.
Въ тоже мгновеніе, пришпоривъ Россинанта, и не слушая клятвъ своего оруженосца, не перестававшаго увѣрять его, что отъ принимаетъ вѣтряныя мельницы за великановъ; онъ скачетъ впередъ, и чѣмъ ближе подъѣзжаетъ къ мельницамъ, тѣмъ сильнѣе убѣждается, что видитъ передъ собою великановъ. «Не убѣгайте», кричалъ онъ, во все горло мельницамъ, «не убѣгайте, презрѣнныя твари! Вы видите, что я одинъ готовлюсь поразить васъ». Въ эту минуту дунулъ легкій вѣтерокъ и крылья мельницъ пришли въ движеніе.
«Двигайте, двигайте вашими руками», продолжалъ кричать Донъ-Кихотъ, «и не устрашусь васъ, хотя бы вы двинули большимъ числомъ рукъ, чѣмъ сколько ихъ было у великана Бріарея, потому что сію минуту я уничтожу ихъ всѣхъ». Обратясь за тѣмъ съ воззваніемъ къ своей дамѣ, прося ее одушевлять своего рыцаря въ предстоящей битвѣ, онъ прикрылся щитомъ и, укрѣпивъ въ рукѣ копье, устремился на ближайшую мельницу, въ крыло которой со всего размаха вонзилъ свое копье. Въ тоже мгновеніе вѣтеръ повернулъ крыло такъ сильно, что, разбивъ въ дребезги копье Донъ-Кихота, оно повалило его самого на землю вмѣстѣ съ Россинантомъ. Увидѣвъ это, Санчо, во всю прыть своего осла поскакалъ на помощь къ рыцарю, ударившемуся такъ сильно, что онъ не чувствовалъ себя въ силахъ шевельнуть ни рукой, ни ногой.
— Владычица Богородице! воскликнулъ Санчо. Не говорилъ ли а вамъ, что вы нападаете за вѣтрявнныя мельницы? Право, нужно имѣть въ головѣ такія же мельницы, чтобы принять ихъ за великановъ.
— Молчи, сказалъ Донъ-Кихотъ. Узнай прежде, что ничто въ мірѣ не подвержено въ такой степени капризамъ судьбы, какъ война, эта олицетворенная превратность. Сказать ли тебѣ, что я думаю и въ чемъ я увѣренъ вполнѣ; случившаяся съ вами мистификація, это новая продѣлка проклятаго Фрестона, похитившаго кабинетъ съ моими книгами, и теперь преобразившаго великановъ въ вѣтрянныя мельницы, желая отнять у меня славу великой побѣды, которую предстояло мнѣ одержать; но какъ не примирима его вражда ко мнѣ, тѣмъ не менѣе наступитъ минута, когда мой мечъ восторжествуетъ надъ его искуствомъ.
— Дай Богъ, проговорилъ Санчо, помогая своему господину взобраться на Россинанта, у котораго одна нога была почти вывихнута.
Продолжая говорить о великанахъ, превращенныхъ въ мельницы, рыцарь и его оруженосецъ направились по многопосѣщаемой дорогѣ въ пуэрто-лаписскому ущелью, на которой, по словамъ Донъ-Кихота, нельзя было не наткнуться на множество приключеній. Сожалѣя о своемъ разбитомъ копьѣ, онъ сказалъ Санчо: «гдѣ то читалъ я, что испанскій рыцарь Діего Пересъ де-Варгасъ, сломивъ въ бою копье, вооружился огромнымъ дубовымъ сукомъ и умертвилъ имъ въ тотъ день столько мавровъ, что сталъ потомъ извѣстенъ въ народѣ, подъ именемъ
— Да будетъ такъ, отвѣчалъ Санчо, вы говорите и я вамъ вѣрю. Но поправтесь немного; вы сидите на сѣдлѣ совсѣмъ криво, потому что вѣрно не оправились еще отъ недавняго паденія.
— Да, сказалъ Донъ-Кихотъ, и если я не жалуюсь на боль, то потому только, что странствующимъ рыцарямъ запрещено жаловаться даже тогда, еслибъ желудокъ ихъ былъ пробожденъ и внутренности изъ него выходили бы наружу.