Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

«Это правда,» отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, «но только этотъ бѣдный пастухъ ни душой ни тѣломъ не виноватъ въ томъ, что здѣсь случилось съ нами.» Онъ рѣшительно велѣлъ разъяреннымъ бойцамъ помириться; послѣ чего спросилъ у пастуха, можно-ли будетъ найти гдѣ-нибудь Карденіо? рыцарю страшно хотѣлось узнать конецъ разсказа несчастнаго безумца. Пастухъ сказалъ, что не знаетъ въ какомъ именно мѣстѣ живетъ Карденіо, но что если Донъ-Кихотъ тщательно объѣздитъ всю эту мѣстность, то гдѣ-нибудь непремѣнно найдетъ его умнымъ или безумнымъ.

Глава XXV

Простившись съ пастухомъ, Донъ-Кихотъ сѣлъ на Россинанта и приказалъ Санчо слѣдовать за собою. Оруженосецъ послушался его, но только скрѣпя сердце, потому что принужденъ былъ идти пѣшкомъ. Мало-по-малу, они углубились въ самыя нѣдра этой гористой, суровой мѣстности, и Санчо, которому страхъ какъ хотѣлось немного побалагурить, не смѣя однако ослушаться данныхъ ему приказаній, все ожидалъ, не заговоритъ-ли самъ Донъ-Кихотъ. Но долѣе молчать ему было рѣшительно не подъ силу, и выведенный изъ себя сказалъ онъ рыцарю: «соблаговолите, ваша милость, благословить меня и отправить съ Богомъ. Хочу я уйти себѣ домой, въ женѣ и дѣтямъ своимъ, съ которыми я по крайней мѣрѣ могу говорить, когда мнѣ вздумается; а теперь, приходится мнѣ шататься, во слѣдъ вашей милости, по этимъ пустынямъ, денно и нощно, не смѣя рта разинуть; точно я живымъ похоронилъ себя. Еслибъ хоть скотина еще разговаривала ныньче, какъ на памяти Езопа, тогда не безпокоилъ-бы я вашу милость, потому что поговорилъ-бы я себѣ съ своимъ осломъ, или съ первой попавшейся мнѣ на встрѣчу скотиной, и переносилъ бы кое-какъ бѣду свою. Но теперь, мнѣ ужь это, право, не въ моготу; чтобы рыская всю жизнь за приключеніями, и изъ всѣхъ приключеній натыкаясь только на палки, кулаки, каменья и швырянья на одѣялахъ, не смѣть притомъ слова оказать, зашить себѣ словно нѣмому ротъ, и не пикнуть про то, что лежитъ у тебя за душѣ; это, ваша милость, не подъ силу мнѣ«.

— Понимаю тебя, Санчо, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; тебѣ хочется, чтобы я снялъ мое запрещеніе и далъ прежнюю свободу твоему языку. Хорошо, говори, но только съ условіемъ, что это разрѣшеніе ограничится временемъ пребыванія нашего въ горахъ.

— Ладно, сказалъ Санчо, лишь-бы теперь наговориться, а что дальше будетъ, про то одинъ Богъ вѣдаетъ. И для начала, осмѣлюсь я спросить вашу милость, съ какой стати приняли вы сторону этой королевы Маркасины, или какъ ее тамъ зовутъ… И на какого чорта нужно было вамъ знать, былъ-ли этотъ Елисей другомъ ея или нѣтъ. Право, мнѣ кажется, еслибъ вы плюнули на нихъ, потому что судить объ этомъ дѣлѣ вамъ вовсе не приходится, то полуумный пошелъ бы себѣ дальше разсказывать свои исторіи, и не хватилъ-бы васъ намнемъ въ грудь, да и я бы обошелся безъ десятка оплеухъ и другаго десятка пинковъ въ брюхо.

— Санчо, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, если-бы ты также хорошо зналъ, какъ я, что за благородная и почтенная женщина была королева Мадазима, то я увѣренъ, ты удивился-бы только тому, каково должно быть мое терпѣніе, если я не разбилъ рта, изрыгавшаго подобныя клеветы; потому что можетъ-ли быть клевета гнуснѣе той, будто королева ведетъ шашни съ какимъ-то лекаремъ. Не спорю, Елизабадъ, — о которомъ говорилъ этотъ полуумный, — человѣкъ не глупый и знающій свое дѣло, былъ не только врачемъ, но и совѣтникомъ королевы, но воображать себѣ, будто она была съ нимъ въ какихъ-нибудь особенныхъ отношеніяхъ, это дерзость, достойная строгаго наказанія. И чтобы ты окончательно убѣдился въ томъ: понималъ ли самъ Карденіо, что онъ говорилъ, ты вспомни, что когда онъ сталъ городить эту чушь, съ нимъ начинался уже болѣзненный припадокъ.

— Ну оттого-то и не слѣдовало вашей милости обращать вниманія на слова полуумнаго, потому что если бы не помогла вамъ еще ваша счастливая звѣзда, говорилъ Санчо, и камень вмѣсто того, чтобы хватить васъ въ брюхо, да хватилъ-бы въ голову, тогда не поздоровилось-бы вамъ отъ защиты этой прекрасной дамы, которая, по волѣ Божіей, мирно гніетъ себѣ теперь.

— Санчо! пойми, сказалъ Донъ-Кихотъ, что въ этомъ случаѣ самое безуміе не могло служить оправданіемъ Карденіо, и что странствующій рыцарь обязанъ защищать отъ безумныхъ, совершенно также какъ и отъ умныхъ, честь всякой женщины, тѣмъ болѣе такой высокой дамы, какою была королева Мадазима, въ которой я чувствую особое уваженіе за ея рѣдкія качества, ибо, не говоря ужь о ея чрезвычайной красотѣ, она была умна, терпѣлива и съ рѣдкимъ мужествомъ переносила свои тяжелыя и многочисленныя несчастія. И вотъ въ эти-то минуты общество и совѣты Елизабада много помогали ей твердо и благоразумно переносить испытанія судьбы, изъ чего сплетники и невѣжды заключили, будто королева была его любовницей. Но они лгутъ, какъ двѣсти разъ солгутъ всѣ тѣ, которые будутъ думать, или утверждать что-нибудь подобное; это я говорилъ и говорю.