— Послушайте, отвѣтилъ Санчо. Или я дубина, или этотъ человѣкъ, имѣетъ столько же права пройти черезъ мостъ, сколько быть повѣшеннымъ; правда спасаетъ его отъ висѣлицы, а ложь приговариваетъ въ ней. Если же это такъ, то, скажите пославшимъ васъ судіямъ, что, по моему мнѣнію, слѣдуетъ помиловать этого человѣка. На вѣсахъ правосудія причины осудить и помиловать его одинаковы, а между тѣмъ лучше сдѣлать хорошее дѣло, чѣмъ дурное; это я написалъ и подписалъ бы, если бы умѣлъ писать. Къ тому же, я высказалъ въ этомъ случаѣ не свое мнѣніе, а повторилъ одно наставленіе, данное мнѣ, между прочими, господиномъ моимъ Донъ-Кихотомъ, наканунѣ моего отправленія губернаторомъ на островъ; онъ говорилъ, что когда приговоръ колеблется, то его слѣдуетъ склонить на сторону милосердія. Благодари Бога, я вспомнилъ это наставленіе теперь, когда оно пришлось такъ кстати.
— Вы изволили сказать великую правду, перебилъ мажордомъ, и самъ Ликургъ, начертавшій законы Лакедемонянамъ, не могъ-бы постановить, но моему мнѣнію, лучшаго приговора. Этимъ мы окончимъ сегодня судебныя разбирательства, и я сдѣлаю распоряженіе, чтобы господинъ губернаторъ пообѣдалъ теперь въ свое удовольствіе.
— Этого мнѣ только и нужно, воскликнулъ Санчо; давайте мнѣ ѣсть и лейте на меня цѣлый дождь вопросовъ и отвѣтовъ; я берусь отвѣчать на нихъ на лету.
Мажордомъ, котораго начинала мучить совѣсть за то, что онъ убиваетъ голодомъ такого мудраго губернатора, сдержалъ на этотъ разъ свое слово. Къ тому же онъ думалъ покончить съ губернаторомъ въ эту же ночь, сыгравши съ нимъ послѣднюю штуку, которую ему поручено было устроить.
Послѣ обѣда, когда Санчо, пренебрегши всѣми правилами и афоризмами доктора Тертафуэра, кушалъ десертъ, въ столовую вошелъ курьеръ съ письмомъ отъ Донъ-Кихота. Санчо велѣлъ секретарю прочитать это письмо сначала про себя, а потомъ въ слухъ, если въ немъ не окажется ничего особеннаго. Пробѣжавъ письмо, секретарь сказалъ, что оно достойно быть напечатано золотыми буквами и потому можетъ быть прочтено вслухъ. Вотъ оно: