Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Тѣла язычниковъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, почіютъ большею частію въ величественныхъ храмахъ; такъ, прахъ Юлія Цезаря хранится въ Римѣ подъ гигантской каменной пирамидой, нынѣ называемой башнею Святаго Петра. Гробъ, обширный, какъ деревня, называвшійся нѣкогда moles hadriani, а нынѣ — замкомъ Святаго Ангела, скрываетъ въ себѣ останки императора Адріана. Царица Артемизія схоронила своего супруга въ гробницѣ такихъ размѣровъ и такой утонченной отдѣлки, что ее сопричли къ семи чудесамъ свѣта; но ни одна изъ этихъ величественныхъ гробницъ, ни много другихъ имъ подобныхъ никогда не были украшаемы парчами, или чѣмъ-нибудь другимъ, приличнымъ только гробницамъ святыхъ.

— Теперь, скажите мнѣ, господинъ мой, что предпочли бы вы: убить великана или воскресить мертваго?

— Конечно — воскресить мертваго.

— Я тоже, воскликнулъ Санчо. Вы, значитъ, согласны съ тѣмъ, что слава мужей, воскрешавшихъ мертвыхъ, возвращавшихъ зрѣніе слѣпымъ, ноги хромымъ, и у мощей которыхъ стоитъ безсмѣнно колѣнопреклоненная толпа, слава ихъ, говорю, въ этомъ и загробномъ мірѣ выше славы всѣхъ императоровъ язычниковъ и всѣхъ когда либо существовавшихъ на свѣтѣ рыцарей.

— Согласенъ.

— Значитъ, если только у мощей святыхъ угодниковъ теплятся никогда непогасаемыя лампады; если только надъ ихъ гробницами висятъ восковыя изображенія рукъ и ногъ, если только ихъ тѣлеса короли и епископы носятъ на своихъ плечахъ, если они одни украшаютъ храмы и алтари…

— Кончай, сказалъ Донъ-Кихотъ; мнѣ интересно знать, что ты хочешь этимъ сказать.

— А то, что не лучше ли намъ попытаться стать святыми, и этимъ путемъ достичь той извѣстности, которой мы ищемъ. Вотъ, напримѣръ, не дальше какъ третьяго дня, у насъ сопричислили къ лику святыхъ двухъ монаховъ, и что-жъ? трудно представить себѣ какая толпа собралась вокругъ нихъ лобызать цѣпи, окружавшія тѣла усопшихъ праведниковъ. Цѣпи эти почитаются, какъ кажется, гораздо больше прославленнаго меча Роланда, хранящагося въ оружейныхъ залахъ нашего короля, котораго да сохранитъ Господь на многія лѣта. Лучше, значитъ, быть простымъ монахомъ какого бы то ни было ордена, чѣмъ знаменитѣйшимъ рыцаремъ въ мірѣ. Двѣнадцать исправительныхъ ударовъ, данныхъ во время, угоднѣе Богу двухъ тысячъ ударовъ копьями, нанесенныхъ великанамъ, вампирамъ и другимъ чудовищамъ.

— Согласенъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но нельзя же всѣмъ быть монахами; Господь многоразличными путями вводить избранныхъ въ свое царство. Другъ мой! рыцарство есть тоже установленіе религіозное, и въ раю есть святые рыцари.

— Быть можетъ и есть, но все же монаховъ тамъ больше.

— Потому что и на свѣтѣ больше монахомъ, чѣмъ рыцарей.

— Мнѣ кажется, однако, продолжалъ Санчо, что на свѣтѣ очень много странниковъ.

— Но очень немногіе изъ нихъ заслуживаютъ названіе странствующихъ рыцарей, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

В подобныхъ разговорахъ наши искатели приключеній провели цѣлые сутки, не наткнувшись ни на какое приключеніе, что очень огорчало Донъ-Кихота. На слѣдующій день они увидѣли, наконецъ, большую деревню Тобозо, къ невыразимой радости рыцаря и горю его оруженосца, не знавшаго, гдѣ живетъ Дульцинея, которой онъ никогда въ жизни не видалъ. Оба они приближались къ деревнѣ взволнованные: одинъ — желаніемъ увидѣть, а другой — не видѣть Дульцинеи и мыслью, что станетъ онъ дѣлать, если Донъ-Кихоту вздумается послать его къ своей дамѣ. Рыцарь рѣшился, однако, въѣхать въ деревню не иначе, какъ ночью, и въ ожиданіи ее укрылся съ своимъ оруженосцемъ въ небольшой, дубовой рощѣ, откуда, въ началѣ ночи, они выѣхали въ Тобозо, гдѣ ожидало ихъ то, что разскажется въ слѣдующей главѣ.

Глава IX

Ровно въ полночь Донъ-Кихотъ и Санчо въѣхали въ Тобозо, гдѣ всѣ спали въ это время глубокимъ сномъ. Хотя ночь была довольно темна, но Санчо отъ души желалъ, чтобы она была еще темнѣе, чтобы имѣть возможность оправдать ночнымъ мракомъ то неловкое положеніе, въ которомъ онъ скоро долженъ былъ очутиться. Всюду раздавался громкій дай собакъ, оглушавшій Донъ-Кихота и смущавшій душу его оруженосца По временамъ слышалось хрюканье свиней. мяуканье кошекъ, ревъ ословъ, и нестройный хоръ этихъ голосовъ, усиливаемый глубокой тишиной ночи, показался рыцарю зловѣщимъ предзнаменованіемъ. Тѣмъ не менѣе, обратясь къ Санчо, онъ сказалъ ему: «другъ мой! ведя меня во дворецъ Дульцинеи; тамъ быть можетъ, еще не спятъ».

— Въ какого чорта дворецъ я васъ поведу, отвѣчалъ Санчо; тотъ, въ которомъ я видѣлъ Дульцинею былъ просто избою, да еще самою неказистою во всей деревнѣ.

— Вѣроятно, удалясь въ какой-нибудь скромный павильонъ своего алказара, говорилъ Донъ-Кихотъ, она, подобно другимъ принцессамъ, проводила тамъ время тогда съ женщинами своей свиты.

— Ну ужъ если вамъ, во что бы то ни стало, хочется, чтобы изба Дульцинеи была алказаромъ, то все же подумайте, время ли теперь гдѣ бы то ни было держать двери настежъ? время ли стучаться къ кому бы то ни было и подымать на ноги весь домъ. Неужели мы отправляемся къ тѣмъ госпожамъ, которыхъ дома открыты во всякое время дня и ночи?