Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— А то, отвѣчалъ Санчо, что, до сихъ поръ, я подчивалъ васъ медомъ, если же вы хотите звать побольше, то я приведу сюда одного человѣка, который доскажетъ вамъ остальное. Сынъ Варѳоломея Караско, Самсонъ, пріѣхалъ вчера вечеромъ изъ Саламанки, гдѣ онъ получилъ званіе бакалавра; узнавши о его пріѣздѣ, я отправился поболтать съ нимъ, и узналъ отъ него, что въ Италіи отпечатана книга, которая называется: славный и многоумный рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій. Въ этой книгѣ говорится только о васъ и обо мнѣ; и если вѣрить Караско, такъ я выставленъ въ ней за показъ всему міру подъ моимъ настоящимъ именемъ Санчо Паесо. Въ книгу эту всунута и госпожа Дульцинея Тобозская и многое другое, происшедшее между мной и вами. Я перекрестился, по крайней мѣрѣ, тысячу разъ, не понимая, какой чортъ разсказалъ это все описавшему насъ сочинителю.

— Нужно думать, что книгу эту написалъ какой-нибудь мудрый волшебникъ, потому что отъ нихъ не скрыто ничего, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

— Должно быть волшебникъ, чортъ бы его побралъ, отвѣтилъ Санчо; Караско говорятъ, будто онъ называется Сидъ Гамедъ Беренгена [1].

— Это мавританское имя — сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Очень можетъ быть; мавры, какъ слышно, любятъ бадиджану — отвѣчалъ Санчо.

— Ты однако, перепуталъ, кажется, имя автора, замѣтилъ Донъ-Кихотъ; потому что слово сидъ значитъ господинъ.

— Этого я не знаю, но если вамъ желательно, чтобъ я привелъ сеюда самого бакалавра, то я полечу къ нему быстрѣе птицы, сказалъ Санчо.

— Ты сдѣлаешь мнѣ этимъ большое одолженіе; послѣдняя новость такъ сильно затронула мое любопытство, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, что я не возьму ничего въ ротъ, пока не узнаю подробно обо всемъ.

Санчо тотчасъ же побѣжалъ за бакалавромъ, съ которымъ онъ вскорѣ вернулся къ Донъ-Кихоту, и тогда между ними завязался преинтересный разговоръ, переданный въ слѣдующей главѣ.

Глава III

Донъ-Кихотъ крѣпко задумался, въ ожиданіи прихода Караско. Онъ никакъ не могъ ожидать, чтобы исторія его подвиговъ была обнародована въ то время, когда мечь рыцаря еще дымился кровью его враговъ. И онъ вообразилъ себѣ, что вдохновенный своимъ даромъ, исторію его написалъ какой-нибудь волшебникъ, другъ или недругъ его: другъ: съ цѣлію возвеличить и вознести его превыше всѣхъ рыцарей міра; недругъ — съ цѣлію омрачить его славу и низвести его ниже послѣдняго оруженосца. «Я, однако, не припомню», говорилъ онъ самъ себѣ, «чтобы кто-нибудь писалъ исторію оруженосцевъ, и если правда, что исторія моя напечатана, то, какъ исторія странствующаго рыцаря, она должна быть благородна, возвышенна и правдоподобна». Вспомнивъ однако, что историкъ его мавръ, какъ показывало слово сидъ, а потому отъ него, какъ отъ мавра, трудно ожидать правды; онъ началъ бояться, чтобы мавританскій писатель не представилъ съ неприличной стороны любви рыцаря въ Дульцинеѣ, и тѣмъ не омрачилъ бы ея незапятнанной славы. Не смотря на то, онъ былъ увѣренъ, что авторъ воздастъ должную хвалу рѣдкому постоянству и безграничной преданности своего героя избранной имъ дамѣ, отвергшаго изъ-за нее столько царственныхъ женщинъ, чтобы не омрачить ни одною тѣнью вѣрности клятвъ, данныхъ имъ Дульцинеѣ.

Приходъ Караско и Санчо оторвалъ Донъ-Кихота отъ этихъ мечтаній, и рыцарь, какъ бы внезапно пробужденный отъ глубокаго сна, встрѣтилъ своего гостя и принялъ его съ нелицепріятнымъ радушіемъ.

Не смотря на свое имя, Самсонъ Караско былъ человѣкъ лѣтъ двадцати пяти: блѣдный, низкій, худой, умный и большой насмѣшникъ. Круглое лицо, большой ротъ и вздернутый носъ сразу показывали въ немъ человѣка, не считавшаго особеннымъ грѣхомъ посмѣяться на чужой счетъ. Войдя въ Донъ-Кихоту, онъ кинулся предъ нимъ на колѣна, прося у него позволенія облобызать его руки. «Синьоръ», сказалъ онъ ему: «клянусь этимъ платьемъ святаго Петра — хотя я и не вознесся еще надъ четырьмя первыми учеными степенями — вы славнѣйшій изъ всѣхъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ рыцарей; и да благословится имя Сидъ-Гамедъ Бененгели, пріявшаго на себя трудъ написать ваши несравненные подвиги; да благословится десять разъ имя того, это перевелъ эту исторію съ арабскаго языка на кастильскій и тѣмъ доставилъ намъ возможность насладиться чтеніемъ одной изъ самыхъ увлекательныхъ книгъ».

Приподнявъ Караско, Донъ-Кихотъ спросилъ его: «скажите, неужели, въ самомъ дѣлѣ исторія моихъ дѣлъ уже написана и притомъ мавританскимъ историкомъ»?

— Да, отвѣчалъ Караско, не только написано, но и отпечатана уже болѣе чѣмъ въ двѣнадцати тысячахъ экземплярахъ въ Лиссабонѣ, Валенсіи, Барселонѣ, говорятъ будто ее печатаютъ даже въ Анверѣ, и я нисколько не сомнѣваюсь, что нѣкогда ее станутъ всюду печатать и переведутъ на всѣ языки.

— Ничто не можетъ болѣе обрадовать каждаго благороднаго человѣка, сказалъ Донъ-Кихотъ, какъ видѣть еще при жизни напечатанною исторію своихъ дѣлъ, видѣть себя при жизни окруженнымъ общимъ уваженіемъ и ореоловъ незапятнанной славы.