Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— О, что до славы, отвѣтилъ бакалавръ, то, въ этомъ отношеніи, вы недосягаемо вознеслись надъ всѣми странствующими рыцарями въ мірѣ, потому что мавританскій историкъ на своемъ, а христіанскій за своемъ языкѣ старались обрисовать характеръ вашъ въ самомъ ослѣпительномъ блескѣ, выказавъ съ самой возвышенной стороны вашу неустрашимость въ опасностяхъ, твердость въ превратностяхъ жизни, терпѣніе въ перенесеніи ранъ, и наконецъ платоническую любовь вашу къ доннѣ Дульцинеѣ Тобозежой.

— А! воскликнулъ Санчо. Я, правду сказать, не слыхалъ до сихъ поръ, чтобы госпожа Дульцинея называлась донной; она просто Дульцинея, безъ всякихъ доннъ; и вотъ вамъ первая ошибка въ вашей исторіи.

— Это дѣло не важное, возразилъ бакалавръ.

— Конечно, не важное, подтвердилъ Донъ-Кихотъ. Но скажите, пожалуйста, продолжалъ онъ, обращаясь къ бакалавру, какіе изъ моихъ подвиговъ въ особенности прославлены?

— Въ этомъ отношеніи мнѣнія расходятся, отвѣчалъ Караско. Одни превозносятъ битву вашу съ вѣтряными мельницами, другимъ болѣе понравилось приключеніе съ сукновальнями; третьи — въ восторгѣ отъ вашей встрѣчи съ двумя великими арміями, оказавшимися стадами барановъ, четвертымъ понравилось, въ особенности, приключеніе съ мертвецомъ, везомымъ въ Сеговію. Многіе, наконецъ, восхищены приключеніемъ съ освобожденными вами каторжниками, но самое большее число читателей говоритъ, что битва съ Бисвайцемъ затмѣваетъ всѣ остальные ваши подвиги.

— Описана ли въ этой исторіи, спросилъ Санчо, встрѣча наша съ ангуезскими погонщиками, когда чортъ дернулъ Россинанта искать полдень въ четырнадцатомъ часу.

— Въ ней описано рѣшительно все, и при томъ съ малѣйшими подробностями, отвѣчалъ бакалавръ. Авторъ не забылъ ничего, даже кувырканій Санчо на одѣялѣ.

— Не на одѣялѣ, а въ воздухѣ — пробормоталъ Санчо.

— Что дѣлать? замѣтилъ Донъ-Кихотъ; нѣтъ исторіи, въ которой бы не было своего высокаго и низкаго; это особенно примѣнимо къ исторіямъ странствующихъ рыцарей, ихъ не всегда приходится наполнять одними счастливыми событіями.

— Правда ваша, такая правда, отвѣтилъ Караско, что многіе находятъ даже лучшимъ, еслибъ авторъ умолчалъ о нѣкоторыхъ палочныхъ ударахъ, такъ щедро сыпавшихся на рыцаря Донъ-Кихота во многихъ встрѣчахъ.

— Они, однако, нисколько не вымышлены, замѣтилъ Санчо.

— Тѣмъ не менѣе о нихъ, дѣйствительно, лучше было бы умолчать. сказалъ Донъ-Кихотъ. Къ чему говорить о томъ, что нисколько не можетъ возвысить достоинства и интереса разсказа, и что унижаетъ при томъ избраннаго авторомъ героя. Неужели, въ самомъ дѣлѣ, Эней былъ такъ набоженъ, какъ говоритъ Виргилій, а Улиссъ такъ мудръ, какъ повѣствуетъ Гомеръ?

— Но, позвольте вамъ замѣтить, что между поэтомъ и историкомъ существуетъ нѣкоторая разница, сказалъ бакалавръ. Поэтъ рисуетъ событія не такъ, какъ онѣ были, а какъ должны бы быть; историкъ же — рабъ событія, онъ не смѣетъ ничего вычеркнуть въ немъ и ничего добавить къ нему.

— Чортъ возьми! воскликнулъ Санчо, да если этотъ мавръ не вретъ, то говоря о палочныхъ ударахъ, выпавшихъ на долю моего господина, онъ, вѣроятно, не молчитъ и о тѣхъ, которые выпали на мою — потому что палка никогда не касалась плечь моего господина иначе, какъ касаясь въ то же время меня въ полномъ моемъ составѣ. Это, впрочемъ, нисколько не удивительно; при страданіи головы, страдаютъ всѣ члены, говоритъ господинъ Донъ-Кихотъ.

— Какъ ты злопамятенъ, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; ты никогда не забываешь того, что хочешь помнить.

— Да могу ли я позабыть эти удары, когда слѣды ихъ еще свѣжи на моихъ бокахъ, — отвѣтилъ Санчо.

— Молчи и не перебивай господина бакалавра, пусть онъ передастъ все, что говорится обо мнѣ въ моей исторіи.

— Я тоже хотѣлъ бы узнать все, что говорится въ ней обо мнѣ, добавилъ Санчо, потому что я играю въ ней, какъ слышно, не послѣднюю ролю.

— Роль, а не ролю, перебилъ Караско.

— Вотъ нашелся новый поправчикъ, воскликнулъ Санчо. Да если мы этакъ будемъ продолжать, такъ вѣрно ничего не узнаемъ при жизни.

— Да отступится отъ меня Богъ, отвѣчалъ бакалавръ, если Санчо не второе лицо въ исторіи Донъ-Кихота, и даже существуютъ люди, предпочитающіе оруженосца рыцарю. Говорятъ только, что Санчо очень легковѣрно принялъ за чистую монету островъ, обѣщанный ему его господиномъ.

— За горою есть еще солнце, сказалъ Донъ-Кихотъ, и Санчо съ лѣтами станетъ опытнѣе и способнѣе управлять островомъ.

— Ужъ если я не способенъ управлять островомъ теперь, воскликнулъ Санчо, то не сдѣлаюсь способнѣе и въ Мафусаиловы лѣта. Бѣда не въ моихъ способностяхъ, а въ томъ, что мы не знаемъ, гдѣ найти этотъ островъ.

— Санчо! предайся во всемъ волѣ Бога, безъ которой не падаетъ съ дерева ни единый листъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; и тогда, быть можетъ, все пойдетъ къ лучшему.

— Ваша правда, проговорилъ Караско; и если будетъ на то воля Бога, то Санчо получитъ скорѣе сто острововъ, чѣмъ одинъ.

— Видѣлъ я, сказалъ Санчо, губернаторовъ, которые не стоятъ моего мизинца и, однако, они пользуются полнымъ почетомъ и ѣдятъ съ серебряныхъ блюдъ.