Дон-Коррадо де Геррера

Коррадо был еще в возрасте отрока, и Жуан приучал его ко всяким злодействам; он учил его, чтобы всякий цвет раздавливать ногою, чтобы всякой птичке, всякому животному отрывать голову, он учил — и Коррадо оказывал успехи. Жуан наставлял его, чтобы он не давал ни малейшей поблажки бедным невольникам; он говорил ему, что если обходиться с ними ласково, если дать им волю, то они сделают заговор и убьют нас; он говорил, что невольники сотворены невольниками, сотворены единственно для промысла людей, для их счастия. Коррадо слушал и показывал успехи; когда он раздавал невольникам пищу и когда мать, показывая ему грудного младенца с засохшим от голоду ртом, просила, чтобы он прибавил ей пищи для умножения молока в засохшей ее груди, то Коррадо, помня правила отца своего и по своему милосердию, бил палкой по протянутой руке ее. Коррадо минуло шестнадцать лет, и он превзошел отца; не удивительно — он родился с мужественным характером, он родился для великих дел. Так, он был бы великий человек. В молодых еще летах он не любил пресмыкаться; в молодых летах душа его возвышалась при предметах страшных: когда небо было ясное, когда светило солнце, тогда Коррадо был невесел, тогда никакие забавы, никакие игры товарищей не могли развеселить его; когда же вихри вздымали столбом пыль, когда буря гнала черные облака, когда блеск молнии ослеплял глаза, когда треск грома оглушал людей; тогда — о! тогда-то был он весел, тогда-то сердце его билось сильнее и он, поднявши вверх голову, с веселым духом бегал по комнатам и вызывал оробевших товарищей играть с ним.

Порок и добродетель рождаются в каждой стороне, и человек, составленный из смеси оных, бывает злым и добрым, научась из примеров, ему представляющихся. Так, душа Дон-Коррадо, смотря на примеры, сделалась душою разбойника, но вместе могла бы быть и душою героя; видя добрые примеры, могла бы быть для пользы полвселенной.

Корраду минуло семнадцать лет, и он ничем не занимался, как правилами отца, ничем не занимался, как постыдным ремеслом своим; ничто его так не прельщало, как слава; он смотрел на нее алчными глазами. Чтение «Дорогих вечеров» еще более разгорячало его воображение, и он захотел быть великим человеком[30]. Не так радуется путешественник, проходящий в жаркие летние дни жгущие ливийские пески, когда находит прохладный ручеек, как радовался Коррадо, когда видел приближающийся корабль. Голодный тигр не с такою алчностию бросается на свою добычу, с какою алчностию нападал Коррадо на встретившийся корабль; таким образом, каждая победа возбуждала горячий пламень. Он хотел приобресть себе славу, и, нападая на невинных, разграбляя и убивая их, думал он, что пожинает лавры. Наконец его благородная храбрость и мужество преобразились в варварство и зверство; и ежели он нападал на корабли, ежели убивал людей, то не для славы, но для пролития крови. Так, его зверская душа жаждала уже крови. С такою зверскою страстию, с таким ужасным впечатлением сердце его было способно к любви, но к какой любви? Не к тому нежному чувству, которое находится в душах добрых, но к зверскому побуждению. Прекрасная грузинка, одна из невольниц, пленила его, или лучше сказать, возбудила в нем огнь сладострастия. Отвечая на его ласки, она воспламенила его так, что он, будучи еще семнадцати лет, намеревался на ней жениться и предложил об этом отцу, который отвечал ему, что он лучше желает его видеть на виселице. Своевольному Корраду это показалось неприятно. Он, по научению любезной невольницы, хотел бежать; но с чем? Добычу, которую он получал при грабеже кораблей, отец всегда отбирал у него, говоря, что молодые люди не умеют обращаться с деньгами; сильная его страсть к женитьбе, а еще больше, чтобы иметь в своих руках деньги, вдохнула в него мысль, достойную изверга, и он искал только, чтобы произвести ее в действо.

Глава 9