Ты если хочешь похвастаться, так совсем распори себе брюхо да и говори, что получил рану. Нет! Если атаман имеет раны, так, верно, не фальшивые.
Что ты так горячо вступаешься за него?
То, что если бы не он, так бы ты кушал хлеб с водою или твоя голова давно бы уже была взоткнута на кол: видел ли ты, с какою храбростию и с каким мужеством пошел он противу ста гренадеров, несмотря на пули, летевшие мимо ушей его, несмотря на дьявольские штыки их, с саблею в руке повел он нас в центр. Пулею сшибло с него шляпу, штыком выбили у него саблю, он взял ее в левую руку и прогнал гренадеров! Но кому я говорю — ты сидел тогда в ущелинах горы.
Нет, старуха, как ни подкрашивает седых волос, как ни румянится — всё не девка; как ты, брат, ни подделывайся, как ни храбрись, — никогда не сравниться тебе с Рожером. Пожалуй! Исцарапай всего себя, отрежь нос, выломи руку — так всё будешь только лягушкою, которая хотела сделаться быком[126]
.Послушай, Гундо, ты вздумал бесить меня?
Вот и сбылась пословица,
Кто знает, братцы, Рожер один пошел?
Да, он один пошел, и если бы был так счастлив, чтобы достал одного человечка. О! тогда бы не только пошли мы противу ста гренадеров, но противу целого ада! Но полно об этом. Я так разгорячился, что позабыл, зачем и сел.
Марья, ты что не садишься?
У меня что-то болит голова.
Спать? Разве ты забыла, что у нас днем спят, а не ночью?
Хлеб да соль, братцы!
Как? Атаман? Так скоро?
И без всего?
Нет, скорее подьячий выдет из суда без ничего. Нет, я не помню еще, чтобы Рожер приходил без всего.
Ты отгадал, Гундо, я вам принес много — я достал такую вещь, какой никогда и никто не доставал. Чем вы похвалитесь?
Бесспорное дело, что я не могу похвалиться тем, чем хвалится Эврард, — я не получал
Верю, брат. Не согласишься ли ты быть почтмейстером? Всё-всё хорошо, я знаю тебя, ты изрядный птицелов.
Так, я хотел уловить одну птичку, которая очень-очень тебе [бы] понравилась, ну да помешало одно обстоятельство.
Верю, всему верю, честный проповедник. Спасибо и вам, Эврард и Раймонд; но я доставил вам такое сокровище.
Черт задави! Атаман, атаман! если я понимаю тебя...
Да не ограбил ты какого-нибудь князя?
Не привел ли дочки его?
Вот вам Вольф, приветствуйте его!
Вольф? Ура! Ура, Вольф!
Вольф? Тебя ли я вижу? Как? Атаман! Где достал его? Вольф, не с висельницы ли ты? А! черт побери всё! Я задохнусь от радости.
Полно, полно, Гундо. Доставь и другим удовольствие обнять его; я думаю, здесь мало людей, которые бы не знали Вольфа.
Мы все знаем его! Мы все знаем его!
Ах, боже мой! Ах, боже мой! У меня голова треснет: думаю, думаю и понять не могу. Вольф, произнеси хотя одно слово, а иначе я не поверю, что это ты.
Гундо, скажи мне, где я? У разбойников? Нет! На лице разбойника не может быть изображена та доверенность, та беспритворная сердечная радость, которая изображается здесь на лице почти каждого. Мне кажется, я увиделся с старинными моими знакомыми, меня любящими.
Так, брат! Ты теперь в таком месте и у таких людей, где нет никакой политики, где всё делается по-братски и что у каждого на сердце, то и на языке, ты теперь у таких людей, которые предлагают тебе изобилие и честь и дружбу. Не так ли, братцы?
Мы все любим тебя! Все, все станем любить тебя!
Гм! не сделает ли он его атаманом?
Ах, атаман, атаман! Клянусь, ты великий человек! Где и как мог ты достать этого Вольфа?
После об этом — сядем, братцы, за стол и возобновим пирушку.