Но смелая и пылкая онаПрекрасна и стремительна бывает,Когда, со всею страстью влюблена,Все узы дерзновенно порывает,Чтоб быть свободной. За любовь онаВселенную и трон свой предлагает.Такая даже дьявола затмит,Любого в манихея превратит![304]4Миры и царства можно погубитьИз честолюбия, но извиненьяГотовы мы безумствам находить,Когда любовь — причина пораженья.Антония привыкли мы ценитьПревыше Цезаря не за сраженья,А лишь за то, что ради женских глазОн Акциум оставил как-то раз!5Ему, однако, было пятьдесят,А Клеопатре — сорок! Цифры этиНе столь уж обольстительно звучат,Как «двадцать» и «пятнадцать»… Все на светеСтареет; да, — увы! — года летят,Мы чувства сердца, пылкие в расцвете,Теряем, и способность полюбитьНам никакой ценой не возвратить.6Но все мы эту лепту, как вдоваБиблейская, внесли, и лепта этаЗачтется нам. Любовь всегда жива,Любовью все живущее согрето.Недаром ореолом божестваЧело Любви украсили поэты,Когда морщины низменных страстейНе искажали образа людей.7В опасном положенье мой геройИ третья героиня. Всякий знает,Чем джентльмен рискует молодой,Который одалиску соблазняет,Притом еще в гареме. Грех такойСултаны все безжалостно карают,Не уступая мудро, как Катон[305],Приятелям своих красивых жен.8Я вижу, что прекрасная ГюльбеяБыла в своем поступке неправа,Я знаю, порицаю, сожалею —Но это все напрасные слова.Сказать по правде, я согласен с нею —С тоски порой кружится голова;Хотя султану шесть десятков било,Наложниц у него шесть сотен было.9Здесь алгебра, пожалуй, не нужна,Здесь арифметики простой довольно,Чтоб доказать, что юная жена,Которая смела и своевольна,Томиться и скучать обреченаИ может быть султаном недовольна,Когда на склоне лет он делит с нейПыл шестисотой нежности своей.10К своим правам относятся серьезноВсе женщины — в особенности жены,А ежели они религиозны,То обвиненья их неугомонны:За каждую ошибку очень грозноОни нас предают мечу закона,Дабы другая не могла украстьУ них хотя бы тысячную часть.11Таков обычай христианских стран,Но, кажется, и жены некрещеныхНе любят отступать на задний планИ не теряют прав своих законных,И ежели какой-нибудь султанНе ублажает жен своих влюбленных,Они — будь их четыре или пять —Все за себя сумеют постоять.12Четвертою женой была Гюльбея —Любимой, но четвертой как-никак:Ей-богу, полигамия грустнее,Чем наш простой и моногамный брак!Кто знал одну жену и сладил с нею,Тот сознает, что это не пустяк;Вообразите ж, что за наказаньеОт четырех выслушивать стенанья!13