Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Иезуит излил пред троном архиепископа весь свой восторг, соответственным образом подчеркнув свои заслуги, и ждет теперь обещанной награды.

- Однако имущество свое Маньяра оставил за собой, - доносится голос с высоты, из-под пурпурного балдахина. - Как монах, он дал обет бедности. Что будет с имуществом?

- Он, без сомнения, не замедлит передать его святой церкви, ваше преосвященство, - поспешно отвечает Трифон.

- Так ли уж без сомнения? - насмешничает голос с высоты. - Ведь у него есть сестра, родственники...

Трифон в ужасе захлебывается собственным дыханием и молчит.

- И то рвение, каким отмечена жизнь его в обители, и преувеличенная забота о людях мне не нравятся - не о боге ли следует ему помышлять? Что люди? Они не спасут его души. А подавая недобрый пример, он наносит ущерб святой церкви.

Долгое молчание.

- Ждите, падре! Посмотрим, - второй раз звучит с высоты.

Трифон спустился по наружной лестнице на улицу, и южный ветер растрепал его поредевшие седые волосы, бросив их на лицо, подергивающееся от ярости.

* * *

Мигель, озабоченный, ходит от больного к больному.

- Воды! - стонет один.

Мигель подает. Больной выпил, но лицо его недовольно.

- Что с тобой, брат?

- Вода теплая! Но я не жалуюсь, - отвечает больной. - Ты, брат, один на нас на всех, разве можешь ты то и дело бегать за свежей водой?

Мигель спешит с ведром к колодцу в монастырский сад. Пока донес, вода согрелась. А тут от духоты потеряли сознание сразу двое. К кому первому броситься на помощь?

Пришел к больному отцу пятилетний мальчуган. Увидев отца в полутьме, в смрадной грязи, услышав стоны умирающих, расплакался малыш:

- Здесь плохо, папа! Грязное... Черное... Мне страшно! Пойдем домой! Вставай, пойдем!

- Дома у вас лучше? - спрашивает ребенка Мигель.

- Да! Там светло. И не так грязно. И никто не стонет...

- Тише, сынок, - утешает его отец. - Мне здесь хорошо. Подумай, каждый день два раза дают супу с хлебом и апельсин...

Малыш мгновенно смолк. Суп, хлеб, апельсин! Райские дары - и каждый день! А дома приходится целыми днями дожидаться еды... Но потом, оглядев еще раз темное, неуютное помещение, он снова сморщился, готовый расплакаться.

Сегодня приняли старика; астма уморит его раньше, чем наполнится луна.

Старец вошел, опираясь на плечи сыновей, и застыл на пороге. Пока старческие глаза привыкали к полумраку, он прислушивался к стонам и вздохам больных, доносившимся изо всех углов, и брезгливо приподнял руки.

- Уведите меня отсюда! Я здесь не останусь...

- Ложе тебе приготовлено, старче, - сказал Мигель.

- Не останусь я здесь, монах, - повторил старик. - Не хочу умирать в подвале, где темно, сыро, где кричат люди... Это напоминает мне ад, а с меня довольно того ада, каким была моя жизнь. Хочу умереть там, где хоть немного света и воздуха.

- Бойся бога, нескромный человек, - строго сказал Мигель.

- Нескромный?! Значит, здоровым можно жить в сухом и чистом месте, а больные не имеют на то права? А разве они не больше нуждаются в этом, чем здоровые? Уведите меня! Лучше умру на улице или во дворе, только бы на солнце, на воздухе! Не желаю испускать дух в такой дыре!

Сел Мигель в уголок, задумался.

Да, старик прав! Такие условия недостойны для здоровых, а уж тем более для немощных, которым надо дать все удобства. У меня же больные теснятся друг к другу, и я один, не поспеваю всюду, и грязь здесь ужасная. Душно здесь, не продохнешь. Не успеешь донести воду из колодца, она уже теплая. Люди теряют сознание прямо у меня на руках... Умирают... И разбираюсь ли я в их болезнях? Это по силам только лекарю...

Ах, я негодный! - вдруг бурно взрывается в нем негодование на самого себя. Выбрал этот подвал, чтобы наказать себя за грехи и теперь мучаю здесь несчастных больных, а ведь хочу помочь им, ведь люблю их! Мерзавец я! Неисправимый себялюбец!

В отчаянии, сокрушенный, сидит Мигель, не слыша, как его зовут сразу несколько больных, не слыша стонов тех, кто уже прощается с юдолью слез, сидит долго, опустив голову на руки, и внезапно свет новой мысли озаряет его.

Мигель вскочил, засмеялся так громко и радостно, что больные удивленно обернулись, приподнялись на своих постелях.

- Я знаю, чем помочь! Придумал! Продам свои владения, продам все, что у меня есть! Богу воздвигну храм, а для вас построю великолепную больницу. Призову врачей и санитаров, куплю лекарства, чтоб каждый из вас лечился спокойно и выходил оттуда здоровым! Ах, падре Грегорио! Вот за это вы, верно, похвалили бы меня! И только вы навели меня на такую мысль!

Дрожа от радости, Мигель выбежал в сад. А там шел яростный спор между братом Дарио и братом Иорданом.

- Только путем молитвы, отречения и экстаза можно приблизиться к богу! - ожесточенно выкрикивает брат Дарио. - Нужна горячая вера и полная отрешенность...

- Нужно рассуждать, - возражает брат Иордан.

- Ни в коем случае! Об этих вещах рассуждать не дозволено! Молитва...

- Молитву не должно читать механически...