Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Это... это... - лепечет хозяин.

- Сто эскудо, - говорит Мигель.

Матео проглотил слюну и постепенно обрел дар речи:

- Ваше благородство, сеньор, обязывает меня... Вы будете чувствовать себя как дома. Осмелюсь предложить вам к ужину жареного каплуна, или желаете курочку на вертеле?

В комнате, отведенной для гостей, нет окон, а дверь выходит на галерею; от камина пышет жаром - в нем ярко горят поленья.

Каталинон улегся на полу, на коврах, и затянул хвалебные речи:

- О мой дорогой господин, вы меня накормили-напоили, дали тепло и хорошее ложе - о, сколь благороден и могуществен мой господин, и ничего мне больше не надо, только спать... спать...

Мигель вышел на галерею.

Снизу доносятся шаги, по широкому двору бродят какие-то люди, закутанные в плащи с капюшонами.

Беглецы из тюрем инквизиции? - подумал Мигель, и его охватила дрожь.

Он вернулся в комнату и, сломленный усталостью, бросился на ложе.

* * *

На водах написано, по тучам разбросано, во мраке потоплено слово безумной, и образы, которые видит она, уносит ветер.

- Скажи, Изабелла, кто стоит там в тени?

- Никого там нет, матушка. Тебе померещилось.

- О нет, доченька. Это жених твой. Скоро свадьба твоя, моя красавица. Когда выйдешь из храма, все вокруг озарится твоею красой. Скажи, дочь, когда же придет жених твой на свадьбу?

- Он не придет, родная. Тело его обречено костру. Дьяволу - черная душа, - говорит Изабелла, которой мучительно слышать слова матери.

- Скажи, дочь, настигнет ли кара господня того, кто так провинился?

- Палач уже ждет его...

- Скажи, Изабелла, ты его ненавидишь?

- Ненавижу. Ненавижу!

- В твоем голосе слезы, доченька. Любишь его?

- Люблю его, мать!

Безумная тащит дочь к святому кресту.

- Дочь, прокляни его здесь, на этом месте!

Изабелла склоняет голову и молчит, подобная черному чертогу из гранита и мрамора. Ночь крылами ветра бьется в окна.

- Так я тебя проклинаю! - кричит безумная. - Пред ликом божиим навеки проклинаю тебя! Чтоб за всю жизнь ты не познал любви! Чтоб метался из одних объятий в другие, несчастный, и раз от разу несчастнее! Чтоб страдал ты от одиночества посреди толпы и чтоб одиночество это разъедало душу твою, как черви - труп!..

* * *

Девушки, уперев в бок глиняные амфоры, идут к фонтану.

- Дон Мигель скрылся из города - слыхала?

- Куда, интересно, он подался?

- Говорят, поскакал в Кордову.

- Бедные кордованки!

- Да, да, да...

Мужчины сидят на ступеньках, потягивая привычный вечерний бокал вина.

- В дело вмешалась святая инквизиция. Санта-Эрмандад* будет разыскивать его.

______________

* Буквально "святое братство" (исп.), в данном случае - полиция инквизиции.

- Чепуха, инквизиции до этого дела нет. Его разыскивают стражники префекта.

- Хорошо бы схватили негодяя.

- Хотел бы я быть таким молодым и богатым, как он, и никого не бояться, и...

- И делать то же, что и он?

- Разве я сказал что-нибудь подобное?

- Зато подумал, сосуд греховный! Подумал!

Женщины опускаются на колени, складывают руки, молятся вслух:

- Пусть жестоко накажут блудодея, когда поймают!

И потихоньку:

- Пусть уйдет от преследования. Пусть вернется. Хоть бы на минутку приглянуться ему!

* * *

Топот копыт, крики, стук в ворота дона Матео. Стражники!

Чужие грубые голоса:

- Сказывали, он сюда поехал...

Голос Каталинона:

- Стало быть, зовут его дон Мигель де Маньяра? Гм... Старый, молодой, высокий, маленький? Ах, так, молодой... Ну да, видел я такого барчука, только был он не один. Их двое было, значит, это не он.

- Двое? Он, и есть! Второй-то - его слуга, понял? - громко объясняет стражник.

- Вот как? Ну, так они поехали вон по той дороге, к португальской границе. И мне показалось - ужасно спешили.

- Они, они! - взревел стражник. - Скорей за ними!

Но начальник отряда хмурится:

- К чему такая спешка, дуралей?

- Ведь если поймаем - каждому по эскудо!

Начальник, наклонившись к нему, шепчет:

- А если не поймаем, если, даст бог, он уйдет - от его отца получим по десять эскудо, олух!

* * *

Вы говорили, милый мой Грегорио, что мыслящему человеку одиночество прибавляет мудрости, мысленно беседует Мигель с далеким своим наставником.

Но вот я один, падре, и все же не счастлив. Должен даже признаться после месяца раздумий в одиночестве душе моей грустно и тесно...

Да, падре, тесно. А вы знаете, добрый мой старичок, как не люблю я слово "тесно". Как всегда я мечтал о просторе, что шире небес, - для сердца ли, для ума или для жизни...

За столом я сижу во главе таких же изгоев, как я сам, и, не доверяя друг другу, мы друг с другом изысканно вежливы и предупредительны. А дон Матео сдирает с этих отверженных последний реал! Внизу, под нами, городок, подобно священной корове, он пережевывает свой покой и кишит созданиями, которые - спешат они или медлят - все же заняты хоть каким-то делом!

Вот в чем, падре, источник моей печали.

Куда ни взгляну - везде вижу людей, у которых есть цель. Попрошайничать, пахать, наживать деньги, воровать, молиться, пить, играть, сражаться, хлопотать, - и будь у них по десять пар рук, всем нашлось бы занятие.