Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

У меня только две руки, и работы им нет: Трифон и мать учили меня только складывать их для молитв. Как мало этого для меня! Обреченные на безделье, мне они в тягость. Короче, мой Грегорио, я испытываю унизительное чувство, что молодость моя пропадает, мышцы и мозг затягивает плесень, и я ни на что не годен...

У меня есть все, чего можно пожелать. Здоровье, деньги, молодость одного не хватает: счастья. Хочу отправиться на поиски. Но смогу ли?

Общество изгнало меня, университет исключил - я ведь темное пятно на его добродетели. Я поставлен на одну доску с бандитами, грабителями, убийцами из-за угла. Завтра уеду отсюда, не могу больше тут оставаться - и что меня ждет? Скрываться по чуланам, по чердакам и пещерам, таскаться из города в город, подобно изгнаннику, осужденному на молчание, на одиночество и бездеятельность...

Нет участи тяжелее, мой старый друг, ибо все во мне кипит жаждой деятельности. Что делать мне с моей кровью?!

Чувства мои, дух голодают. Я горю. Я сгораю в бездеятельности. И нигде нет для меня ни куска хлеба, ни глотка воды.

Думай о боге, если впадешь в искушение - так говорили вы мне.

Дорогой мой старик, как могу я думать о его доброте, если он посылает мне разочарование за разочарованием, боль за болью?

Он наказывает, он преследует меня за то, что я не посвятил ему свою жизнь, обещанную моей матерью. Ах, поверьте, падре, я чувствую - бог отказывает мне в любви, которой я жажду, потому что мстит мне...

Почва уходит у меня из-под ног, мысль моя рвется, воля слабеет, и вянет вера моя в бога.

Пошлите мне, падре, пошлите хоть издали доброе слово и благословение! Никогда я так не нуждался в них, как теперь...

* * *

Звенят струны гитары в улочках толедского гетто. В темноте, позади певца, притаились две человеческие фигуры. Лунный свет падает на низенький балкон, девичье лицо просвечивает сквозь муслиновое покрывало.

В тени вашей дни коротать - наслажденье,

Дыханием вашим напиться,

Смиренно целуя стыдливые ваши ресницы

И кос наважденье...

Молодая еврейка слушает, улыбаясь тому, кто стоит в тени у ее ног, и бросает певцу цветок. Тот, поцеловав цветок, прикрепляет его к груди.

- Эстебан, ты меня слышишь? - доносится шепот с балкона.

- Да, Эстер, слышу и томлюсь. Уже целую неделю не обнимал я тебя. Ты обещала, что этой ночью...

- Приходи в полночь - войдешь ко мне. Хочешь?

- Спасибо, любовь моя!

Луна проплывает сквозь тучи, время влачится к полуночи, и, когда бьет двенадцатый час, под балконом Эстер появляется тень: Эстебан ждет, а позади него - те же две темные фигуры, Мигель и Каталинон.

Я воплощусь сегодня в какого-то Эстебана, думает Мигель, и войду к его возлюбленной. Наконец-то узнаю, как любят те, кому любовь дарит непреходящее блаженство, а не пустоту, не горечь, как мне. Наконец-то познаю настоящее счастье. Скоро, красавица, сожмет тебя в объятиях новый Эстебан, и ты откроешь ему великую тайну. Пусть непрошеный гость - только б узнать то, что я так жажду узнать!

Дверь на балкон приоткрылась, луна как раз зашла за тучи, и мрак душит город.

- Эстебан!

- Я здесь, Эстер, - откликается тот.

С балкона соскальзывает веревочная лестница.

Каталинон хватает Эстебана за горло, зажав ему рот, и оттаскивает к стене. Мигель поднимается по лестнице.

- Красивую песню ты спел мне, Эстебан, - шепчет девушка, вводя Мигеля к себе. - Я люблю тебя. Приди же...

Девушка льнет к мужчине, подставляет для поцелуя уста.

Мигель целует ее.

- О милый! - шепчет Эстер. - Ты еще никогда не целовал меня так! Голова моя кружится...

- Я целую всегда одинаково, - разочарованно шепчет Мигель.

- Нет, нет - сегодня намного слаще, чем всегда...

- Теперь ты поцелуй меня, как только умеешь, - просит Мигель.

Поцелуй ее долог и полон страсти.

О, вот и вспыхнула пламенем кровь! Боже мой, неужто я наконец узнаю вкус счастья?

У изголовья ложа мерцает маленький светильник, льет слабый свет. Мигель поспешно задул его, и комната растворилась во мраке.

- Зачем ты погасил, Эстебан?

Под его руками рассыпалась высокая прическа, и пышные волосы девушки, умащенные ароматным маслом, накрыли ей плечи и спину.

- Когда я был у тебя в последний раз, - шепчет Мигель, дрожа от желания узнать то, что он хотел, - какие прекрасные слова говорила ты мне, Эстер?

- А ты уже забыл?

- О, я помню. Но хочу слышать их снова и снова.

- Я говорила тебе, что люблю, что твоя, что думаю о тебе дни и ночи...

- И больше ничего? - вздохнул Мигель.

- Ничего? Этого тебе мало?

- Ах, нет, нет, это прекраснее всего, что я мог бы услышать. Но не сказала ли ты это как-нибудь иначе?

- Нет - именно этими словами.

Тяжело вздохнул мужчина. Все то же, все то же...

- Ты любишь меня все теми же словами...

- Разве это плохо? Слова удваивают любовь!

- А что говорил тебе я, Эстер?

- То же самое, что и я.

- Да, да... А что я чувствовал?

- Как странно ты спрашиваешь... Разве сам не знаешь? Ты задыхался от счастья, обнимал колени мои, шептал: "Нет человека счастливее меня, Эстер!"

- Нет человека счастливее меня, - машинально повторяет Мигель, и пустота ощеривает на него зубы.