Читаем Донбасский декамерон полностью

Сначала в 1944 году Иосиф Виссарионович Сталин лично позаботился об организации празднования 150‑летия «русского и украинского философа Григория Сковороды». Затем, при заигрывавшем с националистами Хрущеве, в Киеве увидел свет двухтомник философа на украинском языке. То-то получили удовольствие переводчики. Но уже во времена Брежнева последовал контрудар – двухтомник переиздали на русском. Но с новой орфографией.

В общем, националисты в борьбе за имя одного из виднейших философов века Просвещения потерпели поражение.

В новейшей Украине попытку приписать Сковороду к украинской шароварной философии с добавками «умных слов» сделала писательница Оксана Забужко. Но кроме меня, написавшего здесь ее имя, наверное, никто из читателей никогда не слышал ни о ней, ни о ее «сковородинской» книге.

На этом и остановимся. Перефразируя самого Сковороду, заметим, что ловил, ловил его мир украинского национализма, да так и не поймал. Не по зубам ему оказался наш общерусский философ.

* * *

– Он мне всегда был скучен. «Дидактика и педагогика» меня не прельщали и не прельщают, – сказал Панас. – А я вот вам вашим Донецком отвечу. Форвертс!

История о том, как Бабель по городу Сталино в трамвае катался

Маяковскому и Драйзеру не повезло. Они приехали в Сталино немного рановато, в 1927 году, и не смогли получить редкого удовольствия от местного трамвая, который запустили 15 июня 1928 года. Первому описать его удалось харьковскому литератору-футуристу Александру Полторацкому, приезжавшему летом 1929 года в Донбасс заниматься его украинизацией.

Ни черта у него с этой затеей, конечно, не вышло. Да и не могло выйти. И если на соляных рудниках под Бахмутом, где обнаружились залежи этнических украинцев, тогдашнюю макулатуру на мове еще с грехом пополам удавалось навязать работягам, то в центральном Донбассе, в Юзовке, украинизаторам кричали из зала: «Да говорите же по-русски, ничего ж не понятно!»

Откуда мы это знаем? Да из очерка самого Полторацкого (написан, кстати, с задором и «горением», нынче так уже не пишут) с тонким названием «Донбасс на полпути», который был опубликован тогда же, 90 лет назад, в харьковском украинском журнале «Новое поколение». В описаниях донецких реалий у автора неизменно сквозит растерянность. Что он увидел в городе Сталино? С одной стороны, полное отсутствие нормальных дорог, потоки глины после дождя, крохотные убогие домишки. С другой – возница, который вез их из Макеевки, предупредил: «Та не, это не Сталино, это Юзовка, Сталино – через квартал». И вот там уже – асфальт, дома из шлакобетона (автор пишет «шлякобетон», равно как и «клюба», «металюргия») и – примета нового города – сталинский городской трамвай.

Надо понимать, что в те времена трамвай был знаменем большой культуры, видного города. Но если в Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Ленинграде тогда трамвай был обычным делом, то в Сталино он стал символом решительных и больших перемен, индустриального рывка.

В конце пятидесятых, в шестидесятых советские художники часто изображали на картинах летящий в небе самолет обычно с инверсионным следом от него. Примерно то же самое в двадцатых – тридцатых происходило с трамваем. Но Александру Полторацкому, уроженцу «аж» губернского, но к тому времени все еще бестрамвайного Чернигова, надо полагать, было дико видеть, что в донецкой степи, где и дороги-то до конца недоделаны, уже бегает трамвай. Правда, ехидничает Полторацкий, трамвай является для отцов города и приметой культуры, и предметом отчаяния. Дескать, едет трамвай по Первой линии, она же улица Артема, а в домах гаснет свет, ибо «все электрическое одеяло» на себя тянет трамвай.

Виновата, дескать, слабая электростанция. Александр Полторацкий прожил долгую жизнь, скончался в 1971 году, много лет был редактором замечательного киевского журнала «Всэсвит» – «Вселенная» (аналог «Иностранки», только лучше), но с вопросами электроснабжения дал маху. Потому как это трамвай останавливался, потому что ему не хватало электроэнергии, ведь заводы и шахты, новые дома росли опережающими темпами, и энергии иногда не хватало и домам, и трамваю одновременно. А еще в трамваях есть такое устройство, как мотор-генератор. При помощи оного сталинские трамвайщики совершали, ернически говоря, обряд рекуперации, то есть на спусках и наклонных плоскостях отдавали (рекуперировали) электроэнергию в контактную сеть.

Впрочем, это технические детали, которые не могут затушевать главного – вчерашняя Юзовка сделала гигантский рывок вперед, к культуре, проведя трамвайные линии. И то, как она это делала, вызывало озадаченность не только харьковских футуристов-украинизаторов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее