Донесённое от обиженных

«Произнесут! - ухватил Житоров, в оторопи отхлёбывая из чашки. - А если б уже произнесли?» Внутри черепа будто ворочалось что-то твёрдое невероятной тяжести. Едва не сорвалась с языка фамилия сотрудника, который контролировал культуру в крае. «У-ууу, Ершков, дармоед подлый! Попью я из тебя крови...»

Юрий, захваченно-участливо, словно лекарство больному, налил водку во вторую чашку.

– Да дай заесть! - взвинченно и грубо бросил Марат.

Приятель доставил к его рту кусок мяса на лезвии, при этом не уронив ни капли сока. Прожёвывая, хозяин спросил как бы между прочим:

– Когда премьера?

– Завтра.

В мысли, что с мерами он не запоздает, Житоров приказал смягчённо-барственно:

– Слетай за вилками, что ли.

Когда Юрий вернулся из кухни, оба дружно налегли на выпивку и тушёнку. Безвыразительно, точно отпуская замечание о чём-то будничном, Вакер сказал:

– Представителя Москвы, Траубенберга, и второго... их убили, совсем как... - он замолчал, цепко глянув в глаза приятелю, чьё мускулистое лицо сжалось от глубинного озноба, вызванного прикосновением к застарело-болезненному узлу.

«Тешится! - отравленно думал Житоров. - А как же - вон что раскрыл!.. Параллели тебе, сравнения... Демонстрирует себя!»

Подхватив вилкой порцию тушёнки, Марат закапал стол жиром:

– А ведь хотел бы, чтоб условия изменились, а? - он вдруг расхохотался полнокровно и добродушно.

Рассмеялся и Вакер.

– Какие, ха-ха-ха... условия? - сказал беспечно, словно едва справляясь со смехом, а на деле усиленно скрывая насторожённость.

– Ну, чтобы стало возможным поафишировать себя в печати, а не только здесь, передо мной... Разобрать поэму, показать всем, как умно ты до того и до сего дошёл...

Душа у Юрия остро затомилась. Друг оказался так близок к истине! Хотя, если глядеть трезво, сопоставляя с минусами все выгоды его, Вакера, положения...

– Ты меня подозреваешь в антисоветчине? - он постарался передать клокотание еле сдерживаемой обиды.

Высказанное, казалось, возбудило в хозяине угрюмую радость.

– Если б подозревал - то неужели сидел бы тут с тобой и пил? - произнёс он с удивлением и приподнятостью.

– Наверно, нет, - гость счёл нужным это сказать, убеждённый, что подозрения и не только они никак не противоречат задушевности совместной выпивки. «Гадюка!» - было самым мягким из слов, которыми он мысленно одаривал друга.

– Пей, - мирно пригласил тот и, когда чашки опустели, продолжил растроганно-успокаивающе: - Мне ли не знать твою преданность советской власти? Если бы не она, - заметил он несколько суше, - кто бы ты был? Какой-нибудь судебный репортёришка, писака третьего разбора. Впереди тебя были бы многие-многие - те, кто сбежал за границу, и те, кого мы вытурили, пересажали, перешлёпали... - лицо Житорова дышало сладкой живостью. - А в литературе что тебя бы ждало? Ты ж не Есенин, хо-хо-хо... - заключил он жёстким дробным хохотком. - Ну о чём ты написал бы роман? О трудной судьбе обрусевшего немчика, сына захолустного фельдшера? Ой, как кинулись бы покупать эту книгу! - опьяневший друг, откровенно паясничая, захлопал в ладоши.

Потом стал нахмуренно-серьёзным:

– Тему для романа, положение - в награду за роман по теме - тебе может дать только наше государство, и ты это знаешь.

Марат опять не дал промаха, и, хотя на сей раз это успокаивало Юрия, а не пугало, всё равно было неприятно. Убрав со стола руки и сидя с видом чинным и оскорблённым, он высказал с прорывающейся злобой:

– Говоришь со мной, как с кем-то... кто со стороны прилип! Я с девятнадцати лет - коммунист, я - сын коммуниста!

Житоров смотрел с ледяной весёлостью:

– Что ещё у тебя новенького? Коли уж я подзабыл - кто ты и с какого года? - назидательно подняв указательный палец, сказал с безоговорочной требовательностью, как подчинённому: - Романа я от тебя жду и яркого! Чтобы героизм воспевался с максимальным накалом!

Вакер оценил удачный миг и с охотой отыгрался:

– Самого основного факта, ради которого я, по твоему вызову, приехал, - выговорил елейным голосом, - ты что-то не можешь мне представить.

Друг протрезвел от ярости, череп болезненно распирало: «Ишь, ехидная сволочь!» Готовый хлынуть мат сдержал редкостным волевым нажимом - дабы приятель не торжествовал, как метко и глубоко воткнул булавку.

– А на тебя я не трачу время? - рука хозяина простёрлась над столом, растопыренные пальцы мелко подрагивали. - Не говорил я тебе - сегодня не пьём?! Над тобой же сжалился - и... благодар-рр-ность получаю!

Юрий, как бы в приступе стыдливой тоски, понурил голову.

– Умолкаю, умолкаю, умолкаю... - проговорил с раскаянием.

– Водочка тебя утопит, - со злым наслаждением предсказал Житоров. - Ну, по последней - и я в управление, чтобы из-за тебя день не терять!

Простившись с гостем, он сквозь дверь послушал, как удаляются его шаги, и устремился к телефонному аппарату.

* * *