Донецкое море. История одной семьи

Чуда, о котором она мечтала, пока не произошло. Новый год был тяжелым, наверное, самым тяжелым за это время. Они работали всю новогоднюю ночь, потом весь следующий день, и следующие полтора месяца они тоже работали беспробудно. Им везли и мирных, и военных, медсестры путали их фамилии и даты календаря. Иногда у солдат они запоминали имена и города. Иногда в память врезались глаза матерей. Хотя чаще всего матери, безмолвно стоящие в этих длинных стерильно-белых коридорах, в своем мертвом испуге были очень похожи между собой.

Друг с другом в больнице медсестры почти не разговаривали – слова забирали у них силы, которые нужно было как-то скопить внутри себя или взять откуда-то взаймы, возможно, у своего будущего.

Вот и сейчас с тетей Таней они молча шли мимо витрин, заложенных мешками с песком, углубляясь в темные пустынные донецкие дворы. Со стороны можно было подумать, что это мать и дочь ранним утром спешат куда-то по своим важным делам – так дружно они шли нога в ногу, так похожи были их движения.

Обычно в это время снега в Донецке уже не было, но зима затянулась, и снег тревожно скрипел у них под ногами. Над головой каркали вороны и лишь изредка, где-то вдалеке, на центральных улицах, что остались у них за спиной, было слышно, как на бешеной скорости мчатся первые машины.

– Какой сегодня город мертвый! – неожиданно произнесла Татьяна Александровна, выпустив изо рта серебристое облако.

Она испуганно вглядывалась в темноту лежащих перед ней дворов, и ее красивые мягкие волосы блестели в свете уличных фонарей. Катя ничего не ответила, лишь прибавила шаг, и тетя Таня еле поспевала за ней.

Вдруг фонари погасли и почти сразу начало светать. У серой скучной панельки, где в маленькой квартире на втором этаже одиноко жила медсестра Татьяна Сергеенко, почему-то стояла машина скорой помощи. На крыльце сидела девочка лет десяти-двенадцати. Девочка рыдала. Прямо на обледенелых битых ступеньках – очень тоненькая, с острыми коленками, в красных изношенных тапочках на голую ногу. Из-под пуховика, наброшенного на детские плечи, виднелся домашний ситцевый халат.

– Что случилось? – подбежала к ней встревоженная Татьяна Александровна. – Что? Бабушка? Умерла, да?

Девочка, не поднимая глаз, замотала головой.

– Почему ты плачешь? – присела рядом с ней Катя и осторожно заглянула в ее острое худое лицо.

– Воду дали! – в истерике выпалила девочка и зарыдала еще сильнее.

– Ну так радоваться надо, – удивилась Катя.

– Аня, что произошло? – настойчиво повторила Татьяна Александровна, склонившись над ребенком.

– Она… Она какое право имеет так делать? – подняла на них заплаканные глаза Аня. – Она что, думает, мне нравится скорую ждать? Или я в детский дом хочу? – сквозь рыдания, взрагивая всем телом, но четко, почти скороговоркой сказала она.

– Да что случилось, Аня? – с беспокойством смотрела на нее Татьяна Александровна.

– Воду дали, – захлебывалась девочка от слез. – И я ей говорю: давай помогу. А она: нет, лучше посудой займись. А я говорю: ты хоть сразу все не стирай, устанешь! Потом слышу в коридоре кто-то скребется, выбегаю… А она на полу лежит и говорить уже не может! Я ей таблетку дала, скорую вызвала. Ждала-а-а… – Аня завыла, наклонив голову к голым коленкам. – Ну какое право она имеет так делать? Почему ей меня не жалко?

– Пошли! – решительно сказала Татьяна Александровна и взяла ребенка за маленькую замерзшую ладонь. – Пошли быстрее, а то заболеешь!

Втроем они вошли в подъезд, пахнущий холодом, сыростью и кошками. Дверь слева была приоткрыта, а из квартиры раздавались громкие женские голоса.

– И для чего так глупо себя убивать? Ради чего, объясните мне? У вас есть логичный ответ?

Молодая белокурая врач сидела на стуле в центре комнаты и, судя по всему, строго выговаривала очень тучной, почти седой женщине в растянутой зеленой майке, которая лежала на старом диване, стыдливо закрыв лицо правой рукой.

– Хотите оставить девочку с чистым бельем и мертвой бабушкой? – добивалась она ответа, а вторая женщина, чуть постарше, тоже в синей медицинской куртке, убирала какие-то документы в большую черную сумку.

– Анечка! – увидела бабушка свою внучку, очень обрадовалась, но тут же испугалась, заметив Катю и Татьяну Александровну, неподвижно стоящих у нее за спиной.

– Ну и где тут героиня труда? – строго спросила Татьяна Александровна.

– Вы родственники? – повернулась к ней белокурая врач.

– Соседи, – быстро ответила Татьяна Александровна, осматривая лежащие на столике ампулы. – Я медик. Как она?

– Лучше. Когда приехали, систолическое под двести было. От госпитализации отказалась, – сухо говорила врач, а потом как-то грустно пожала плечами. – В общем-то, мы ее сейчас только на Абакумова[6] отвезти сможем…

– И там здоровый умрет: или от страха, или от прилета, – почти шепотом сказала Катя, но врач ее слова прекрасно услышала.

– Именно так, – спокойно подтвердила она. – Ну что, оставляем соседку на вас?