Донецкое море. История одной семьи

– Возможно, в Питере правы, – вздохнул Олег. – Что, вообще ничего?

– Возможно, есть яйца, – задумалась Катя. – Но надо сроки посмотреть! Есть вероятность, что из них уже вылупились птенцы.

– Катя, не возьмут тебя замуж! – снова засмеялся папа и отправился на кухню.

– Думаешь, не возьмут? – радостно, как маленькая, шагала она за ним по следу с котенком в руках.

– Не возьмут! А если и найдется такой дурак… – веселился папа. – Ему же, как в том фильме, будет «утром яичница, днем яичница, на ужин – омлэт». Он от тебя сбежит. На войну! Там хотя бы тушенку дают!

Папа открыл дверцу холодильника и долго грустно всматривался внутрь.

– Ничего. Ни яиц, ни птенцов… Ну что, пошли к тете Дине, будем взывать к ее милосердию? – с любовью посмотрел он на дочку. – Как думаешь, сжалится над нами?

Тетя Дина, естественно, сжалилась. Она им так обрадовалась, накормила Катю, папу и котенка. Разрешила Олегу у нее помыться – она соорудила в своей ванной что-то вроде деревенского душа с лейкой. Дала им с собой три баклажки воды и уже у дверей сунула Кате целую тарелку блинов с мясом на ужин.

Про Рому в тот день Катя ничего не стала говорить. Решила: пусть отец отоспится. Он, действительно, лег очень рано и тут же заснул, несмотря на обрушившийся на город град. Ледяные шарики хулигански барабанили по деревьям и подоконникам, по крышам и городским площадям. А город искренне, по-детски радовался, потому что его давно уже не били ничем живым, хорошим и добрым.

Катя тихо сидела на кухне. Рядом с ней по полу опасливо ходил рыжий котенок. Он пробовал лапами старый линолеум, тщательно обнюхивал все углы, несколько раз поднимал голову и внимательно смотрел на Катю. Он пытался понять, будут ли в этом доме его любить, а, самое главное, кормить.

А Катя думала о том, что уже не в первый раз приходило ей в голову. Что счастье слишком зыбко – словно песок. Наверное, оно почти даже и невозможно, потому что человеку вечно что-то мешает. Кате мешал страх, иголкой засевший где-то в глубине сердца. Счастье – настоящее, полноценное, без условий – возможно только в детстве. Скорее всего, детство – это и есть счастье, которое потом не повторяется, а только узнается взрослым человеком – в родных запахах, в негромких звуках, в бликах солнца на воде. Потому детство – неизмеримо больше всей остальной жизни человека. Эти несколько первых лет так густо наполнены светом, радостью, чудом, что человеку только и остается потом тратить, тратить эти бесценные воспоминания, рассыпая их как бисер вокруг себя.

Град давно закончился. Город за окном дышал прохладой и чистотой. От спокойствия, пришедшего с возвращением отца, Кате хотелось спать. Мысли ее путались, но одна из них была такой ясной, такой простой и сильной, что никак не давала уснуть. Катя представляла, что через несколько месяцев в этом мире появится еще одна Катя. И тогда начнется новое, неповторимое детство. И у этой новой Кати, возможно, будет свой маленький дом, где по вечерам поют кузнечики. И еще в ее жизни обязательно будут высокие тополя вдоль дорог, запах горячего асфальта и лягушки в парке Щербакова. Ну какое детство без лягушек?

У нее будет мама, которая никогда ее не бросит. И, возможно, у нее однажды родится брат, с которым они вместе будут лазить по деревьям и есть груши. Они смогут даже поссориться из-за велосипеда или, там, планшета… Но никогда, никогда они не будут сидеть напротив друг друга в страшной тюремной камере с обшарпанными зелеными стенами, не понимая, кто они друг другу.

И еще у этой Кати будет папа, который отвезет ее на море. Наверное, он не сможет на своих металлических ногах зайти по пояс в воду и держать руку под ее головой – так, чтобы девочка лежала на спине, а солнце слепило ей глаза. Но он сможет вечером, когда южное солнце наполняет бархатным светом густые кроны деревьев, гордо вести свою дочку по набережной и рассказывать ей о чем-то очень важном. Например, о Байкале или о чем-то другом. Не важно. Важно, что она в тот момент самой чуткой, самой сильной в мире детской интуицией будет осознавать: происходящее – это и есть чудо.

И, может быть, когда-то она узнает, что за это огромное чудо бился насмерть красивый мужчина с небесно-голубыми глазами, который сейчас в гостиной на старом разобранном диване спал глубоким, мирным сном.

А Катя заснула прямо на стуле – ближе к утру, незаметно рожденному из поздней майской ночи. И ей почему-то снилась больница. Совершенно безлюдная, темная. Катина душа, а может быть, чья-то родная душа долго летала над этими бесконечными пустынными коридорами. Наконец она очутилась в палате, наполненной сумрачным лунным светом. Было так тихо, что воздух, казалось, сейчас треснет как стекло. Но Катя ничего не боялась. Она сидела у самого окна – на кровати, положив руки на ее железную спинку – и внимательно всматривалась в потолок, по которому бродили неясные тени.

– Катя, ты готова?