Донецкое море. История одной семьи

– Как вы жили? – наконец прервала это мучительное, тягучее молчание Лариса.

– Хорошо, – ответила Катя.

– Я рада… А что у тебя на руке? – вскинула она брови. – Это что, его часы?

– Да, – просто улыбнулась Катя. – Дедушкины. Папа мне передарил.

– Он что, не может тебе новые купить? – с недоумением взирала Лариса на черно-золотые часы с большим циферблатом, которые Катя упрямо носила на правой руке.

– А мне не нужны другие, – честно ответила она.

И они снова погрузились в холодное молчание, которое вдруг начали прерывать то отдаленный грохот, то странное, едва уловимое шипение за окном. Лариса нервно дернула плечом и оглянулась.

– Не бойся. Это наши, – успокоила ее дочь, в раздумье уставилась на старые обои в мелкий цветочек, а потом, наконец-то посмотрев матери прямо в глаза, спросила: – Ну за что ты так со мной? Почему?

– А что, я не пыталась тебя увезти? – пожала плечами Лариса. – Ты выбрала отца.

– И тебе было так просто уехать?

– Просто или сложно… – бесцветным голосом отозвалась она. – Я уже не помню. Помню, что было страшно. Помню, что устала и больше такой жизни не хотела.

– Разве у тебя с папой была такая плохая жизнь? – тихо произнесла Катя.

– А что в ней было хорошего? – взорвалась она. – Я на него потратила двадцать шесть лет жизни. Это больше, чем ты прожила на свете! И что я видела? Как он раны зализывал, когда с флота ушел? Как в больнице валялся весь перерезанный, герой? Как месяцами без работы сидел? Как у него родители умирали?

– А что, человек виноват, что у него родители умирают? – удивилась Катя, но мать ее не слушала.

– Я красивая молодая женщина, – продолжила Лариса. – Я другую жизнь заслужила. И Рома… Я хотела, чтобы у него другая жизнь была!

– А про Рому ты же его обманула? – с надеждой посмотрела на нее Катя. – Ну не может это быть правдой! У него и взгляд папин. Он даже лоб хмурит точно так же.

– Какая теперь разница? – голос у матери стал резким и грубым. – Это все прошлое, его больше нет.

– Можно так взять и все перечеркнуть? Столько лет жизни? – спросила Катя, и в душе у нее, помимо воли, отчего-то поднималась острая, больная, щемящая жалость к этой, не ставшей ей родной, женщине с мертвыми глазами.

– Можно, – жестко ответила она. – Иногда нужно. Ты не понимаешь, потому что ты только начала жить, и тебе своей жизни не жалко. А она не бесконечная.

– Я знаю, что она не бесконечная, – грустно улыбнулась Катя. – Я друзей хоронила.

– Мы о разном говорим, – прервала ее мать. – Жизнь одна, и она идет на чистовик. Можешь исправить – сразу же исправляй, меняй, не тяни. Уходи оттуда, где для тебя чужое, где тебе все обрыдло. Тратить жизнь на…

Катя так и не узнала, на что нельзя тратить свою жизнь. Отец быстро зашел на кухню и отрывисто произнес:

– Завтра. Мне позвонят и скажут где.

– Хорошо, – облегченно улыбнулась Лариса, но улыбка получилась нервная, кривая, и в темных глазах матери, как показалось Кате, вдруг мелькнул животный страх. – Вот мой телефон, – она достала из сумочки ручку и записала номер прямо на бумажной салфетке.

Она встала так резко, словно хотела бежать из этой старой квартиры, словно сам воздух здесь жег ей кожу. Папа и Катя в гробовой тишине проводили ее до входной двери. У лифта она бросила на них быстрый и неожиданно растерянный взгляд. Но так и не решилась что-то еще им сказать.

Папа и Катя несколько минут – совершенно обалдевшие – просто смотрели друг на друга.

– Вот это да! – первым произнес отец.

– Вот это да! – полностью согласилась с ним дочь.

Они молча пошли в гостиную, сели на диван и минут десять внимательно рассматривали то стеллаж с книгами, то цветущий за окном огромный каштан.

– О чем молчишь? – еле слышно спросил папа.

Катя не сразу ему ответила. Она долго не могла сформулировать это внутри себя.

– Как она его любит! – наконец в изумлении произнесла она. – Ради Ромы она бросила тебя, меня, сейчас готова предать нового мужа, в общем-то, получается, и свою страну…

Папа напряженно молчал и расцарапывал недавнюю рану на руке.

– Ребенок, если б ты знала, – с болью произнес он. – Если б ты знала, как у меня тогда сердце разрывалось. Я думал, умру. Поверь, я же тогда, в июле, больше всего хотел взять тебя в охапку и бежать с тобой, спасать тебя…

– Я знаю, – спокойно ответила Катя.

– Дороже тебя, ребенок, у меня ничего в жизни нет. Но я не мог, я права не имел…

– Я знаю, пап, знаю, успокойся, – Катя осторожно взяла его сухую ладонь, бережно положила между своими ладонями, а потом уткнулась носом в его плечо. – Я все знаю… Мне ее даже жалко: она увезла его от войны, а он все равно на войне оказался. От беды куда ни беги – не убежишь.

Олег долго молчал. Потом прислонился щекой к Катиной голове и тихо произнес:

– А мне сон такой хороший недавно приснился!

– Какой? – улыбнулась Катя.