– Только побрить вас надо! А то вы немного на лешего похожи! – сказала Катя. – Завтра организуем.
– Да, зарос… – со вздохом почесал он недельную щетину. – А до того, как стать лешим, я был водителем автобуса… Как я без ноги буду автобусом-то управлять?
– А как Маресьев без двух самолетом управлял? – спросила Катя.
– Действительно, как? – задумался он. – Что, думаешь, повожу еще пассажиров?
– Конечно. Может, и самолет еще освоите. Вы же русский человек!
– Твоя правда! – тихо засмеялся он и внимательно посмотрел на нее своими черными, блестящими от боли глазами. – Маленькая ты какая! Моя постарше будет.
– У вас дочка?
– Дочка и два сына! – растянулся он в улыбке. – И внучка уже есть.
– Да? Значит, вы счастливый!
– Счастливый, – подтвердил он. – Вместо сына старшего пошел. Знал, что его должны мобилизовать. Он совсем недавно у меня отслужил, и специальность самая та… А у него ребенок только что родился! И как быть? Вот я сразу же и пошел. И повезло: военком такой мужик мировой попался, все понял, меня одного и призвал. Это хорошо. Это правильно. Старые должны погибать. Молодые не должны.
– Вы не старый. А погибают все, и молодые тоже.
– Да, и молодые тоже… Я все думаю в последнее время: мы, ну наше поколение, может, мы чем-то виноваты перед вами? – с мучительной болью посмотрел он на Катю.
– Чем? – удивилась она.
– Ну, не знаю… Беспечностью? Наивностью, что ли? Ну как же так, как мы вас не уберегли! Я все думаю, могли или не могли? – тяжело, неровно задышал он. – Как-то это все… предотвратить? Что-то исправить?
– Нет, – замотала головой Катя. – Вы-то уж точно ни в чем не виноваты. И с какого-то момента, мне кажется, это было уже не остановить. Знаете, как грозу? Электричество в воздухе накопилось, там – отрицательный заряд, здесь – положительный, – тихо сказала она, вспомнив гордого старика, давно уже похороненного на Мушкетовском кладбище[12]
.– Надо же, – вздохнул он и посмотрел на Катю с удивлением и благодарностью.
– Я бы вам почитала что-нибудь, – шепотом сказала она. – Но свет включать боюсь! Разбудим ребят!
– Да, пацанов никак нельзя будить, – он беспокойно окинул взглядом соседние койки. – Никак нельзя, отмучились они на сегодня. А можешь мне спеть? Совсем тихонько?
– Спеть? – удивленно переспросила Катя. – А что спеть?
– Да что хочешь, дочка.
– Не знаю… – растерялась она. – А… вы откуда?
– Я? Из Находки. Приморский край.
– Ничего себе. Далеко.
– Далеко, – подтвердил он.
– И море у вас есть… – задумалась она и сразу же улыбнулась. – Ну тогда, наверное, вот что:
– Господи, ты ж откуда такие песни знаешь? – почти в голос захохотал он и чуть не раскашлялся на всю палату.
– Папина любимая, – обьяснила она и так же шепотом продолжила:
– Хорошо поешь! – не отрываясь смотрел он на Катю.
– Кажется, я все куплеты перепутала! – пожала она плечами.
– Ничего… Хорошо поешь, ребенок.
Катя просидела с ним еще часа два. Рядом в палате мирно храпели молодые капитаны.
До сестринской Катя уже не дошла. Уснула прямо в коридоре на стульях – как тогда, в пятнадцатом, когда здесь спасали ее папу. В шесть утра ее разбудила тетя Таня, отругала, сама вызвала ей такси и спустила вниз в вестибюль.
У дверей ее квартиры стояли три баклажки с водой. А в дверную щель добрая тетя Дина воткнула бумажку с надписью: «Наберите воду, дураки!» Катя улыбнулась. Затащила баклажки в квартиру, подогрела воду, окатила себя из ковшика, смывая терпкий, густой, приторный запах больницы. Долго сидела на кухне с мокрой головой, гладила котенка и пила крепкий чай.
Потом вспомнила, что Рома попросил «Детей капитана Гранта».
С трудом заставила себя встать на ноги и отправилась в свою комнату на поиски книги. Там книги не было. Тогда Катя пошла в гостиную и перерыла все, открыла все ящики. Случайно наткнулась на папин морской кортик, взяла его в руки и долго, внимательно на него смотрела.
Тут она сообразила, что еще год назад отнесла книгу в ванную – чтобы было что почитать во время обстрела. А обстрелы, так получалось, она в основном заставала по пути на работу или в больнице.