Донор

Алексей сделал еще шаг, а потом еще. Тварь за стеной будто чувствовала приближение человека. Чавканье стало интенсивней, а ворчание громче и злее. Страхов подхватил кочергу, стоящую у финской печи, и рывком открыв дверь, шагнул через порог. Немецкая овчарка даже не подняла голову от кастрюли с помоями, но и подпускать к себе человека не собиралась. Правое ухо отсутствовало, причем псина лишилась, судя по всему, его давно — на его месте был только уродливый рваный шрам. Зато левый бок, которым собака стояла к Алексею, кровоточил, и Страхову даже показалось, что сквозь месиво крови и шерсти он видит ребра. Овчарка, не поднимая головы, зарычала. Теперь это было не просто ворчание, это был настоящий злобный рык, после которого не осталось никаких сомнений в том, что тварь может напасть в любой момент. Кочерга теперь казалась орудием столь же грозным, что и зубочистка. Озлобленная бездомная тварь вряд ли испугается какой-то палки в руке человека. Голодная и с ребрами наружу овчарка не испугается даже троих таких, как Алексей.

Тварь подняла голову и посмотрела в сторону Страхова. Правый глаз овчарки отсутствовал, из глазницы торчало что-то в виде влажной соломы или травы. Здорово же ей досталось. Тварь переступила с лапы на лапу, готовясь напасть. Единственное ухо прижалось к голове, желтые зубы обнажились, рык превратился в лай.

— Ррыаав! Ррыаав!

Каждый такой звук сопровождался небольшим скачком вперед и немедленным возвращением назад. Будто агрессивная тварь сидела на коротком поводке, но очень хотела дотянуться до Страхова. Алексей отступил на шаг назад и вжался в стену у двери. Кочерга была прижата к груди, будто об ином применении металлического прута Страхов даже и не подозревал. Алексей был слишком занят собственным спасением, когда в кухне появился Роман. Он так бодро прошагал к озлобленной твари, что даже она испугалась и, припав к полу, заскулила. Рома, не сбавляя темпа, схватил овчарку двумя руками за шкуру в районе холки и крупа. Несмотря на то что собаке было больно (ей точно было больно — Алексей видел, как из раны на боку хлынула кровь), она только поскуливала и то больше от страха. Ей хотелось, чтобы это поскорее закончилось. И если собаки сходят с ума, то эта точно сойдет, как только ее отпустят.

Алексей не ожидал такой агрессии от хрупкого уже немолодого человека. Но, наверное, ему не впервой выгонять из дома бродячих собак. И он наверняка знает, что шутки с ними плохи.

Страхов не успел прийти в себя, когда Роман уже был в кухне. Он схватил кастрюлю, из которой еще пять минут назад жрала собака, с грохотом поставил на стол, достал из тумбы две алюминиевые миски и так же шумно поставил рядом с кастрюлей. Алексей молча наблюдал за движениями хозяина дома. Роман залез рукой в кастрюлю и, зачерпнув кистью содержимое, положил сначала в одну миску, а затем в другую. Страхов думал, что это угощение для бродячих собак, но, когда Рома одну миску подвинул к Алексею, а напротив второй сел сам, все стало ясно. Пришло время обеда.

* * *

Наташа спустилась на первый этаж. Пахло свежесваренным кофе. Она не любила натуральный, ей больше по душе был чай, ну или на худой конец растворимый с молоком. Но запах ей нравился. Фарида сидела за столом, перед ней лежал журнал и стояла чашка кофе.

— Кофе будешь? — спросила Фарида, не поднимая головы.

— Нет, спасибо.

Наташа прошла к плите и поставила чайник на огонь. Она не знала, о чем можно было говорить с Фаридой. Разговаривать особого желания не возникало никогда, но сейчас тишина как-то уж напрягала, давила.

— Виктор Афанасьевич спит?

— А? — Фарида оторвалась от чтения и подняла голову на Наталью. — Да, спит. Что ему еще делать?

Наташе не понравился ответ, но она не стала делать замечание, потому как не хотела портить себе настроение. С утра. Она взглянула на часы — круглое блюдце со стрелками, — висящие над выходом в холл. Без пятнадцати двенадцать. Утро плавно переходило в день, и, тем не менее, ей не хотелось портить настроение в любое время суток. Наташа закрыла свисток на носике чайника и пошла к кабинету. За тот год, что Виктор Афанасьевич болеет, если это можно назвать болезнью, она ни разу не подходила к нему. У нее даже в мыслях не было спросить у Кости о здоровье отца. Она винила старика, она проклинала старика. Так, может, это она была больна? Может, лучше бы это она лежала без движения и не могла произнести ни звука?

Наталья толкнула дверь, что-то звякнуло. Она узнала звук еще до того, как увидела неваляшку. Кукла покачивалась у двери. Наташа подняла ее, обернулась, чтобы спросить у Фариды, зачем та принесла ее, но передумала. Настроение себе портить все еще не хотелось. Надо сохранять самообладание для своего же благополучия.