Читаем Донос без срока давности полностью

Монгой… Любил батя посидеть с удочкой на густо заросшем осокой и чавкающем болотиной бережку этого небольшого озерца за хребтом, по дороге на Арахлейские озёра. Знатная рыбалка как раз таки на этих озёрах: и шустрые окуньки, и зубастые пятнистые щучки, и карася – завались, но с берега там рыбалка плёвая, без лодки делать нечего, а клянчить плоскодонку у кого-то из местных батя не хотел. Андрей подозревал, что причина тому банальна: от своего жигулёнка отец никогда далеко не отходил, хоть на рыбалке, хоть на «тихой охоте» – за грибами. Берёг и лелеял свою «копейку», приговаривая: «Кто не лежит под машиной в гараже, тот лежит под ней на дороге». Оно и понятно – лишние деньги в семье никогда не водились, покупка авто (свалилась неожиданная разнарядка на управление связи – такие были времена!) заставила основательно залезть в долги, потом несколько лет отдавали, это ещё хорошо, что младший брат матери, капитан сухогруза, ходивший в загранку, львиную долю одолжил.

– А гольяны-то при чём? – Андрей отложил книгу.

– Так они и есть главный ингредиент шпрот по-забайкальски, – рассмеялся отец. – Заливают их на противне густой чайной заваркой с постным маслом и лаврушкой – и в духовку. Как заварка выкипит – доставай, готово!

– Что-то больно просто, – недоверчиво покачал головой Андрей.

– Попытка не пытка. Это уже матери забота, а наше дело обеспечить её гольянами. Ну так как?

– Да я-то что… Поехали.

В воскресенье выехали рано, к десяти часам отмотали четыре десятка километров до озера. Червей накопали неподалёку и принялись за дело. День выдался с пасмурнинкой, так что клёв задался. Не за три часа, чуть поболе, но и впрямь надёргали ведро упругих, черноспинных, порой в большой палец толщиной рыбёшек.

– Сына, я в общем-то, не ради рыбалки тебя позвал, – неожиданно сказал отец, когда они сидели под здоровенным черёмуховым кустом и жевали нехитрую домашнюю снедь, запивая чаем из термоса. – Нам с матерью уже смотреть на тебя сил нет.

– Это, значит, психотерапия такая, – усмехнулся Андрей.

– А это ты как хочешь понимай. Но вот о чём хотел бы с тобой поговорить… Может, я ошибаюсь и ты чего-то нам с матерью недоговариваешь…

– Ты о Марине?

– О Марине.

– А нечего договаривать! – почти выкрикнул Андрей. – Рылом я ей не вышел!

– Да ты не злись. Выслушай спокойно. Мы с матерью не хотели тебе говорить, но и смотреть на тебя такого…

Отец поднялся, подошёл к машине, вынул из бардачка свёрнутую трубкой пачку листов, вернулся и протянул бумаги сыну:

– Читай.

– «Протокол допроса. – 1930 года мая 20-го дня…» Батя, это что?

– Что видишь. Некоторые копии из двух уголовных дел. Там дальше и из второго дела, уже тридцать седьмого года, кое-что скопировано.

– Откуда?!

– Такие дела хранятся в архиве областного управления КГБ. Сейчас туда можно обратиться – с делами на родственников знакомят, даже с некоторых документов, как видишь, копии делают. Вот я и обратился с заявлением по поводу твоего деда и моего отца. В семидесятом его реабилитировали, но хотелось узнать что-то большее, чем короткое официальное уведомление. Читай.

Когда Андрей перевернул последний лист, он упёрся в отца недоумённым взглядом.

– Что дед невиновен, в этом я и не сомневался. И про реабилитацию ты тоже говорил. А зачем было эти подробности от меня скрывать?

– Я бумаги не так давно получил. Правда, раньше, чем ты с Мариной разбежался. Но ты вернись к первым двум листам. Знакомых фамилий не встретил?

Андрей снова побежал глазами по серой и мутной копии протокола допроса. И тут – как наотмашь врезали: «…Колычев Георгий Иванович…»! Вскинул ошалелый взгляд на батю.

– Да, сына, да. Это дед Марины. А теперь открой выписку из протокола заседания тройки НКВД, вернее, тогда еще ОГПУ, и поищи эту фамилию в списке осуждённых. Что, не можешь найти? А её там и нет. Но обязательно должна была быть – по тем временам у него «злодейских грехов», пожалуй, поболе, чем у твоего деда, набирается. Одно только упоминание, что с подрывным делом знаком, чего стоит. Но нет дальше в деле никакого Георгия Колычева, нет. Жил-поживал он преспокойно в Новой Куке до своего смертного часа и во «врагах народа» не состоял. Только вот какую занятную деталь обнаружил я во втором деле: в НКВД о том, что твой дед с семьёй живёт на Красном Яру, узнали от некоего информатора «Взрывника». Кто он такой, этого, конечно, в деле нет. Агентурные дела – это в КГБ тайна за семью печатями. Но кто с подрывным делом был связан из знакомых деда?

– Ты хочешь сказать…

– Нет, это мой домысел, не более.

– Но…

– Безо всяких но! – отрезал отец. – Про другое хочу тебе сказать… Как мужик мужику…

Так ещё отец к Андрею не обращался.

– Повторю, что эти бумаги я получил, когда у вас с Мариной всё ещё хорошо было. И нам хотелось, чтобы хорошо было. Какой-то повод думать по-другому мы тебе хотя бы раз дали?

– Нет… – выдавил Андрей.

– А возьмись тебя отговаривать? Сработало бы?

Андрей отрицательно мотнул головой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза