Донос без срока давности

ГРИГОРЬЕВ Леонтий Андреевич (1875–25.03.1931). Родился в Чите. В 1906–1922 гг. – начальник Читинской тюрьмы (пом. начальника – с 1895 г.; и.о. начальника – с 1901 г., начальник – 1906–1922). Губернский секретарь. В период царской службы награждён орденами Св. Анны 3-й степени, Св. Станислава 3 ст. (дважды) и медалями. С декабря 1922 г. – помощник заведующего тюремно-исполнительным подотделом отдела юстиции Дальревкома, затем инспектор мест заключения Дальневосточной области. Ушёл со службы по состоянию здоровья. С 1927 г. – счетовод-делопроизводитель Читинской городской санитарно-бактериологической станции.

Григорьев был человеком очень интересной судьбы. Коренной забайкалец, всего в жизни добивавшийся только своим упорным трудом, Леонтий Андреевич нашёл свое призвание в деле, никогда не считавшимся почётным, – с 1890-х гг. служил в Читинской тюрьме. Довольно быстро достиг высоты – в 1906 г. его назначили начальником этого заведения. С 10 марта 1918 г. возглавлял тюрьму на выборных началах. И оставался в этой роли бессменно уже при пятой власти! Как царского тюремщика, его рассматривала на предмет политической благонадёжности специальная комиссия комитета общественной безопасности (созданного в Чите органа Временного правительства), потом то же самое последовательно проделали аналогичные проверочные органы при установлении советской власти в 1918 г., затем, после её падения, когда в Чите сел править атаман Семёнов, ну и при установлении Дэвээрии. И все эти комиссии признали Григорьева соответствующим занимаемой должности!

Хотя последняя проверка нервы помотала в самый неподходящий момент. Это даже не проверка была, а целое следствие, учинённое по анонимному доносу следователем Народно-политического суда Забайкальской области Дедиковым в октябре 1921 г. Григорьева и всё его семейство обвинили в том, что они-де хотели эвакуироваться, а попросту говоря, сбежать с семёновской бандой в Китай. Но ситуация выглядела иначе. В июне 1920 г. Григорьев отправил жену Елизавету Афанасьевну, страдающую желчно-каменной болезнью, и троих детей на лечение в Харбин. Старшая дочь Григорьева – шестнадцатилетняя Серафима перенесла два приступа аппендицита, поэтому речь шла и о возможной её операции. Болезненным был и тринадцатилетний сын Серёжа. Почему в семье и приняли такое решение: супруга с детьми, включая пятилетнюю Леночку, поживёт в Харбине три-четыре месяца, пройдя полный курс лечения.

После отъезда семьи не прошло и месяца, как начальник тюрьмы получил приказ готовить к эвакуации имущество и арестованных. Отступать вместе с семёновцами Леонтий Андреевич не собирался. Более того, воспользовавшись суматохой и неразберихой, сумел отвести от беды партию в 170 заключённых, которых семёновцы собирались пустить «в расход». Под всяческими предлогами затягивал и выполнение приказа об эвакуации.

Не было счастья, так несчастье помогло. В начале августа Григорьев получил сообщение из Харбина, что из-за болезни жены и старшей дочери семья оказалась в тяжёлом материальном положении. Сдав тюрьму своему помощнику Жигалину, он выехал в Харбин, пробыл там две недели, устроив всё, что мог, с больной дочерью. И вернулся в Читу, забрав с собой сына, которому надо было продолжать учебу.

К тому времени семёновским властям было уже не до эвакуации тюрьмы. Но беда поджидала с другой стороны: старшего сына, двадцатидвухлетнего Феодосия, ещё в 1918 г. мобилизованного семёновцами со скамьи политехнического училища в казачий полк, откомандировали помимо желания юноши в юнкерское училище. Скоропостижный срок обучения в августе у Феодосия закончился, его произвели в подпоручики и отдали приказ выехать в Даурию. Сын служить у Семёнова не хотел и, когда начался отъезд, ушёл из училищной казармы домой, но за ним послали вооружённый наряд с офицером… Только в начале 1921 г. Григорьев узнал, что сын жив, но болен воспалением почек, от службы освобождён и находится тоже в Харбине.

Семья вернулась в Читу в сентябре 1921 г.: Григорьевым помог знакомый, выехавший в ДВР из Харбина и сопроводивший жену и детей начальника тюрьмы в дороге.

Трудно сказать, в чём была вина Григорьева, исстрадавшегося от всех перипетий с семьей, но весь октябрь его вызывал следователь, подробно опрашивающий и сотрудников тюрьмы. А они поголовно свидетельствовали в пользу своего начальника, не допуская и мысли, что Григорьев хотя бы отчасти пропитан семёновским душком. Конторщик тюрьмы Михаил Крутиков рассказал следователю, что сам при семёновцах арестовывался четыре раза и каждый раз бывал освобождён только благодаря Григорьеву, хотя тот знал, что у него, Крутикова, пять месяцев скрывался свояк – комиссар Лопатин. Григорьев даже не раз предупреждал обоих о слежке за ними семёновских ищеек.