Донос мертвеца

Несущуюся по заснеженному тракту кавалькаду увидел только одинокий стрелец, прогуливающийся в обнимку с бердышом вдоль высоких зубцов башни. Тегиляй, даром что весь на вате, грел плохо и, чтобы не замерзнуть, караульный слегка притоптывал, передергивал плечами и время от времени приседал — словно ему никак не терпелось пуститься в пляс, но он не решался сделать этого на посту. Первой мыслью караульного при виде мчащихся во весь опор всадников: волки гонятся! Но под лесными кронами позади конников было пусто.

Восьмерка верховых тем временем промчалась над занесенным вьюгой лагерем ландскнехтов и вынеслась на лед.

— Куда вы? — недоуменно пробормотал стрелец. — Озеро, что море, ни края, ни конца. Запорошит, завьюжит, заморозит, закружит. Туда не дойдете, назад не вернетесь…

Он подумал о том, докладывать десятнику о странном отряде, или нет? Если доложить — могут послать искать следы, преследовать, проверять… Нет, лучше не говорить. Может, он в другую сторону смотрел? Эвон, как они быстро шастнули! Нет, холодно больно на улице. Лучше не говорить.

Дерптский епископ, умеряя резвость коня, оглянулся на крепость. Пролом, выбитый с таким трудом едва ли не за месяц, уже закрывала свежая бревенчатая стена. Следов сапы, с помощью которой бомбардиры подкрадывались на расстояние выстрела, тоже не осталось. Даже разоренная деревня в полумиле на север — и та преспокойно красовалась целехонькими избами. Впрочем, там осталась только внешняя оболочка — уж это-то священник знал точно.

Он перевел коня в намет. Пусть отдохнет. До родного берега еще двадцать миль, нечего загонять лошадей раньше времени. По левую руку показался силуэт распластанного человека в кирасе. Именно силуэт — снег превратил ландскнехта в одноцветный контур, края которого размывались на белом листе сугроба. Спустя полмили в пределах видимости оказался еще один скрюченный мертвец. Потом сразу два. Когда на пути отряда попался пятый труп, священник остановился и слез с коня.

Ландскнехт лежал лицом вниз — его цеховую принадлежность надежно подтверждали тонкие суконные чулки и выпирающий над кирасой пышный воротник. Еще из-под бедра выглядывала пороховница из коровьего рога — а дерптский епископ точно помнил, что с мушкетонами в поход отправились только немецкие наемники.

Однако ран на теле видно не было, кровавых пятен под мертвецом — тоже. Тогда отчего же он умер?

Епископ оглянулся на свою охрану, жестом приказал ей отправляться вперед. Несколько минут провожал всадников взглядом, а потом сказал:

— Демон, я хочу знать, отчего он умер?

— Замерз! — оглушило уши детским звонким голоском.

— Почему?

— Холодно было.

— Почему оказался здесь?

— Пришел.

— Демон, — начал злиться на духа Тьмы священник. — Я хочу услышать все это от него, а не от тебя. Оживи его, демон!

— Я не могу оживлять мертвых, смертный, — спокойным, рассудительным тоном ответил дух. — Я могу лишь дать возможность с ним поговорить.

— Так сделай это!

По лицу священника тотчас ударил порыв ледяного ветра. Он дул все сильнее и сильнее, срывая плащ с плеч епископа, выхлестывая его глаза, пробивая меховой дублет вместе со стальными пластинами бриганты, выхолаживая саму душу. Но одновременно — ветер, словно бесчисленными когтями, содрал тонкую ледяную корку с лица мертвеца, вычистил снег из-под тела, отряхнул пышные буфы кальцонов. Послышался тихий треск, и ландскнехт начал отрываться ото льда. Он не вставал — его выламывало в вертикальное положение, словно торос при сильной подвижке льда.

Внезапно рев ветра утих — священник увидел, как ураганное марево ветра вдруг оказалось на расстоянии стены от него. Вьюга плавно обтекала двух встретившихся на озерном просторе людей, оставляя их в состоянии полной тишины и невероятного, смертельного покоя.

— Где это я? — послышался сиплый, простуженный голос. — Я все еще на льду?

— Да, сын мой, — мягко согласился епископ. — Ты не замерз?

— Нет, — с явным удивлением ответил наемник и развел руки, оглядывая свое тело. — Все время мерз, а сейчас почему-то перестал. И бок больше не болит. Можно подумать, я умер, и у меня больше нечему болеть.

Ландскнехт радостно засмеялся своей шутке. Священник тоже вежливо улыбнулся, и осторожно поинтересовался:

— А как ты тут очутился?

— Я? — кираса приподнялась и опустилась. — Мы сидели в деревне и играли в кости. Тут послышалась пальба. Кто-то заорал: «Наши город взяли!», мы похватали сошки и мушкетоны и кинулись к крепости. Я одним из первых бежал, и вдруг слышу: «Солнышко!». Голосок, вроде, девичий, а громыхнул, как иерихонские трубы. Тут прямо в лицо пламенем как полыхнет! И грохот, как из бомбарды в ухо пальнуло. Я понять ничего не могу: бок болит, рядом все мертвые лежат или корчатся, а впереди черные всадники с копьями летят, ако посланцы Апокалипсиса. Тут я маленько струхнул, мушкетон кинул, да и рванул куда глаза глядят… Бегал, бегал. Замерз, как лапландский заяц. Спасибо, на вас наткнулся, святой отец. Теперь не пропаду.

— «Солнышко», — задумчиво повторил епископ. — «Солнышко», и пламя в лицо… И паж у Бора слышал «Солнышко». Откуда оно?