Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова

Двоюродный брат Павлика Иван Потупчик заявил: «Серьезно можно говорить только о донесении Павлика на отца, а все остальное было прибавлено впоследствии для красоты». Родственник матери Павлика крестьянин Лазарь Байдаков разделил эту точку зрения: «Сам-то мальчик никакой роли не играл, это просто несерьезно. Ну а для чего это все делали, вам видней».

Заметим, однако, что от хулиганства и пакостей юного осведомителя, даже если имеется с три короба преувеличений, страдали реальные люди. Факт остается фактом: Морозов доносил, и тут советская пропаганда не лжет. Между прочим, еще в 1918 году Ленин, обсуждая функции ЧК, предложил «карать расстрелом за ложные доносы»[65]. Доносы Павлика были ложными, и можно считать убийство выполнением ленинского указания. На деле ложные доносы необходимы тоталитарной власти, чтобы постоянно держать в страхе всех. Но вот что примечательно: согласно той же официальной трактовке, убит мальчик не за доносы.

Дедушку, бабушку, брата и дядю Павлика приговорили к расстрелу по печально знаменитой статье 58-8. Заглянем в Уголовный кодекс РСФСР 1927 года, который тогда действовал. Статья 58-8 наказывает за «совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций».

Представитель советской власти — это, очевидно, лицо, которое состоит на службе в какой-нибудь советской организации и облечено хоть какими-нибудь полномочиями. На службе Павлик Морозов не состоял и никаких полномочий не мог иметь. Но следствие, суд и пресса утверждали, что он пионер, то есть представитель революционной организации, и убит именно за то, что он был пионером. Так ли это? Ответ на вопрос имеет не только юридическое значение. Это — точка опоры всей концепции о герое-пионере.

Глава четвертая БЫЛ ЛИ ОН ПИОНЕРОМ?

В школьной библиотеке 13 книг. — Нищета в деревне. — Фантом «пионеризации». — Разные версии вступления Павлика в пионеры. — «Пионером не был, но... надо, чтобы был».

Когда в 20-х годах в Герасимовку приехала первая учительница, здесь имела место поголовная неграмотность населения. Учительница собрала группу разновозрастных учеников, и они кочевали из избы в избу — кто пустит. Потом арендовали дом, хозяин которого временно перебрался в сарай, В соседней деревне когда-то открывали «передвижную школу». От нее остались старые парты, классная доска, к ним добавили столы и скамьи. Чернила учительница варила сама из черного березового гриба. Ученики писали на полях старых газет. Ходили они в класс в домотканой одежде, босые, а кто побогаче — в лаптях[66].

Павлик, как пишут, пошел в школу, когда ему исполнилось одиннадцать лет. «Вскоре, — вспоминает Татьяна Морозова, — учительница сбежала, не выдержала трудностей, и школа опять закрылась». Все буквы наш герой не успел узнать. Между тем его первая учительница Елена Позднина в неопубликованных воспоминаниях, хранящихся в Свердловском историко-революционном музее, рассказывает о политической сознательности своего ученика, о социалистических идеях, которые им овладели, и пр. В конце воспоминаний учительница добавляет просьбу к будущим редакторам исправить написанное ею в соответствии с тем, как должно быть написано, если она рассказала что-либо не то, что следовало[67]. Позже, когда причастность к герою стала давать льготы, Позднина в анкете, в графе «профессия», написала не просто «учительница», но — «учительница Павлика Морозова». На самом деле Позднина тоже уехала, так и не выучивши нашего героя читать.

Зоя Кабина, восемнадцатилетняя и симпатичная, последняя учительница Морозова, окончив восьмимесячные курсы, приехала в деревню. Она тоже ужаснулась месту, куда попала. Сначала хотела бежать, но задержалась на четверть века. Вместо зарплаты давали ей один пуд пять фунтов муки в месяц и больше ничего. Надо часть продать, чтобы платить за постой, 10 рублей в месяц, и за питание вместе с хозяевами. «Павлик в школу до меня не ходил, — заявила нам Кабина. — Грамоте он выучился, когда я осенью 31-го года приехала в Герасимовку». Выходит, Морозов пошел в школу тринадцати лет.

Что же это за школа? «Кабина была одна учительница на шесть деревень, — вспоминает мать Павлика. — Дети к ней ходили просто так, посидеть, кто хотел». «В школе, — подтверждает Кабина, — числилось на бумаге 36 человек. Сегодня придет двенадцать, завтра пять, а то и никого нету. Родители были настроены против школы, я ходила по домам, уговаривала. После устала: школа (дом, отобранный у выселенного крестьянина) не отремонтирована, в стенах щели, крыша валится, двери не закрываются, ни столов, ни скамеек, все поломано. Шла коллективизация, а крестьяне ее не принимали. Они приехали сюда свободно жить, и вот — советская власть...»