Донские казаки в начале ХIХ столетия

В нужную минуту произнесены были слова: «бунт» и «заговор», поездка Платова в имение к родне была истолкована подстрекательством и в 1800 году донской генерал отправлен был на житье в Кострому, а оттуда заточен в каземат Петропавловской крепости.

Казалось, карьера Платова была кончена. Враги торжествовали, всем, кому Платов перешел дорогу – было легко и отрадно.

Но Платов скоро понадобился.

Событие, вернувшее его в войско из темного и душного каземата Петропавловской крепости – был знаменитый «поход к стороне Оренбурга…»

Дальнейшая деятельность Платова в Наполеоновские войны хорошо знакома каждому, но личность Платова, его отношения к окружающим, причины обаяния его на казаков пока мало выяснены, и Платов рисуется теперь, то как хитрый льстец перед старшими и жестокий для казаков самодур-атаман, то как высокообразованный казачий генерал, прельщавший умом и начитанностью даже ученых людей. Ни тем, ни другим Платов не был. Он был прежде всего казак, вышел из среды своих подчиненных, любил их и был ими любим. Он был хитер, имел сметку, где, что сказать и как сделать, был храбр и умел показать эту храбрость – словом, это был «тактичный человек».

Вот как рисуют современники его наружность: граф Матвей Иванович Платов росту был большого, волосы имел темные, глаза на вылет серо-голубые, отменно быстрые и зоркие, так что в дальности зрения едва ли кто мог с ним равняться; лицо вообще приятное, мина благоприветливая; талия прямая и стройная; в походке легок, осанкою величествен, сию столь знаменитую особу украшали следующие знаки отличия верою и верностью заслуженные: ордена св. Апостола Андрея Первозванного, св. Александра Невского, алмазами украшенный, св. Великомученика и Победоносца Георгия 2-й степени большого креста, св. Равноапостольного князя Владимира 1-й степени и св. Иоанна Иерусалимского Командорский крест, австрийский Императорский орден Марии Терезии 3-й степени, Королевские прусские Черного и Красного Орла 1-й степени; портрет английского принца-регента на ленте голубой подвязки, сабля с надписью «за храбрость», алмазами украшенная, жалованная Императрицею Екатериною II, бриллиантовое перо на шапке, жалованное Императором Александром I, сабля от общества города Лондона и три медали: одна за взятие Измаила, нарочно для него выбитая в царствование Императрицы Екатерины II, которую граф носил на шее и две медали за 1812 год и дворянская»[8].

Платову за время своих походов за границу, а также во время пребывания в Петербурге удалось изучить практически французский и немецкий языки, а чтением истории развить свой ум, но, не смотря на это, Платов не был уверен в своих знаниях и в разговоре с высшими прикидывался простоватым.

Вместо Варшавы – говорил Аршава, французского министра Талейрана называл Тейларан, офицеров квартирмейстерской части называл планщиками. Не забудем, что в век Великой Екатерины это было в моде. Сам безсмертный Суворов кричал «кукареку» в коридорах дворца.

Непривычка к богатым залам, раутам, балам и обедам выкупалась хитростью, скрытою под простодушием. «Мы не рождены, – говаривал он, – ходить по паркам, да сидеть на бархатных подушках; там вовсе можно забыть родное ремесло. Наше дело ходить по полю, по болотам, а сидеть в шалашах или еще лучше под открытым небом, чтобы и зной солнечный, и всякая непогода не были нам в тягость. Тогда и будешь всегда донским казаком.

Всякое дело тогда и хорошо, пока всегда с ним, а то ты от него на вершок, а оно от тебя на аршин, и так и пойдете вы врозь: хорош будет толк!»[9].

И неловко чувствовалось донскому атаману, выросшему среди простора донских степей, в роскошных залах Зимнего Дворца. Зеркальный блеск штучного паркета, отражавший предметы, ему был страшнее пучин и болот восточной Пруссии, а тихие неслышные шаги разряженных лакеев пугали более чем канонада вражеских орудий и визг пуль. В залах, уставленных вазами, этажерками, кронштейнами было душно и тесно. Рассказывают, что перед отъездом его к Молдавской армии, когда он откланялся уже всему Двору, Государыне Императрице Марии Феодоровне благоугодно было пригласить его еще на другой день к семейному столу Ее Величества. Кружок собрался небольшой, были все свои, придворные, искушенные опытом светской жизни. Платов простодушными рассказами своими совсем очаровал Императрицу. После обеда Платов в самых изысканных выражениях рассыпался перед Императрицей, благодаря Ее за лестное к нему внимание. Среди поклонов он задел своей роскошной саблей за одну из драгоценных фарфоровых ваз, стоявших с цветами на полу. Ваза с грохотом полетела, зацепила при падении своем другие – звон и стук поднялись по дворцу. Сконфуженный, уничтоженный Платов хотел отскочить, но зацепился шпорами за ковер и упал бы, если бы сама Императрица его не поддержала.