По мере того как бригады набирались опыта, а гражданские и военные органы осваивали практику формирования и использования бригад, критические акценты смещались. В статье, опубликованной в «Красной звезде» в мае 1943 года, указывалось, что руководители фронтовых ансамблей в своих программах уделяют мало внимания русским народным песням и танцам. Подобная критика объясняется скорее переменами в идеологическом курсе Сталина, о которых говорилось в главе 3, чем реакцией на пожелания слушателей. Статья категорически подчеркивала, что подлинно народное искусство, будь то музыка или танец, гораздо более предпочтительно, чем акробатика или водевиль. Эту новую форму патриотизма следовало внедрять в репертуар концертных бригад. В свете этой установки статья указывала, что представления под открытым небом, которые предстоят летом, должны стать более масштабными, чем обычно. Рекомендовалось ставить оперы и пьесы – опять же, приводились русские, а не советские наименования. Бригады быстро последовали этому призыву. Например, Краснознаменный ансамбль песни и пляски Красной Армии подготовил в октябре 1943 года премьеру новой программы, составленной из русских народных песен и фрагментов опер русских композиторов. Несмотря на обращение к русской старине и классике, современные военные песни также занимали в программе важное место. Кроме того, «Красная звезда» призывала артистов концертных бригад включать в свои программы новые песни и марши, а также произведения, написанные самими солдатами («Красная звезда» от 22.05.1943. С. 3). Новые произведения включались во все программы. В концерте ансамбля под управлением Александрова, например, прозвучали «Заветный камень» и сочинения самого Александрова («Красная звезда» от 08.09.1941. С. 3).
К концу войны официальная критика опять приняла иной оборот. Армейский политработник Б. Ярустовский в своей статье утверждал, что театры и учреждения культуры больше не уделяют должного внимания фронтовым бригадам. В статье говорилось, что лучшие актеры заняты в регулярных спектаклях на основной сцене, а не во фронтовых бригадах, при этом репертуар у бригад очень однообразный и не вызывает интереса. Вокалисты и инструментальные ансамбли теперь почти никогда не входят в состав фронтовых бригад. Некоторые театры обвинялись в том, что их фронтовые труппы ни разу не побывали на фронте, не выступали в действующей армии. Ставилось на вид также отсутствие со стороны профессиональных артистов и наставников регулярной помощи армейским коллективам художественной самодеятельности («Красная звезда» от 13.11.1944. С. 4). Конечно, ситуация 1944 года разительно отличалась от ситуации 1941 года. В театрах, филармониях, операх возобновились регулярные спектакли и концерты. Война велась за пределами СССР, жизнь постепенно перестраивалась на мирный лад. Тем не менее военное руководство полагало, что концертные бригады по-прежнему нужны для поддержания морального духа войск, и не хотело мириться с уменьшением количества выступлений или снижением их качества. До сих пор военным не приходилось сталкиваться с отказом посылать артистов на фронт. В записке ГУМУ, адресованной КДИ, говорилось, что летом 1943 года ряд отделов и управлений по делам искусств, а также некоторые театры не выполнили приказ о подготовке и отправке концертных бригад (письмо руководителя ГУМУ Сурина руководителю КДИ Храпченко от 29.06.1943. РГАЛИ. Ф. 962. Оп. 3. Д. 951). Проблемы такого рода иллюстрируют, насколько сложен был механизм культурного обслуживания армии силами концертных бригад и как легко он выходил из строя, когда требовалось принять решение, кого и когда посылать на фронт. Как показано в главе 3, сеть учреждений, задействованных в создании бригад и их распределении по фронтам, была очень запутанна, не соблюдались географические границы между регионами, пересекались компетенции гражданских и военных ведомств. Тем не менее можно сделать вывод, что эта система в основном работала бесперебойно и при всей запутанности в конечном итоге выполняла свою задачу: обеспечивала коммуникацию между артистами и армией.