Что касается отношений с цензурой, соблюдения инструкций, участия в концертных бригадах, шефской работы или «добровольных» пожертвований в Фонд обороны, то мотивация не всегда носила позитивный характер. После чисток 1930-х годов художественная интеллигенция прекрасно осознавала, что общественное порицание, арест и тюремное заключение – весьма вероятное наказание за неправильное поведение. Прямых доказательств в ходе этого исследования было найдено немного, однако постоянно встречаются косвенные намеки на то, что угроза существовала и осознавалась. Долматовский после пребывания в тылу врага вынужден был пройти через допрос. Ему дали понять, что стихами он облегчит свое положение, а также всем даст знать, что жив [Долматовский 1988: 192–193]. Композитор Шебалин в письме, переданном с оказией из рук в руки жене, находившейся в эвакуации, писал 22 августа 1941 года: «Положение у нас в достаточной мере серьезное – это ты можешь понять и из радиосообщений. Трудно предугадать свою судьбу в происходящем. К сожалению, мы слишком мало знаем, да, быть может, сейчас и не до нас, в прошлом избалованных известным вниманием». Он предупреждает жену, чтобы она была готова стать главой семьи: «Разумеется, я сделаю все, чтобы продлить свое существование ради вас и своих обычных занятий, но не всегда можно в наше время оказаться хозяином событий, и во всяком случае, если мне придется проститься с жизнью, постараюсь сделать это с наибольшей пользой для родины и с наименьшим срамом для себя». Он также делает приписку по поводу документов: «Часть их на даче, самые главные в Союзе (эту часть я возьму с собой, если отправлюсь в вынужденное путешествие)» [Шебалина 1990:114]. Без дополнительных уточнений невозможно понять, о чем идет речь – об отправке на фронт или об аресте, однако последний сценарий представляется более вероятным11
, особенно учитывая замечание Шебалина, что он постарается не осрамить себя.Певец Вадим Козин в 1944 году находился в Москве и помог Александру Вертинскому уладить конфликт с директором гостиницы «Метрополь», который был другом Сталина и угрожал Вертинскому упечь его «к чертовой матери» – и, похоже, мог сделать это [Савченко 1993: 68]. Однако самого Козина не миновала машина сталинских репрессий. Козин пользовался большой популярностью как исполнитель цыганских и русских романсов и собственных песен, Сталин регулярно приглашал его петь для себя и партийной элиты. Несмотря на это, певец был арестован в мае 1944 года, провел девять месяцев на Лубянке, а в феврале 1945 года был осужден и отправлен в Магадан. Он вышел на свободу в 1950 году, продолжил петь и писать романсы, но в Москву уже не вернулся.
С арестом Козина связано несколько версий. Его сокамерник передал слова Козина, что его осудили за то, что он на Дальнем Востоке пел для польского генерала, а один из участников ансамбля донес на него, обвинив в предательстве. Сам Козин рассказывал, что однажды после концерта в Тегеране в декабре 1943 года, в котором Козин пел для Сталина и участников конференции, [20]
его вызвал к себе Берия. Берия и секретарь Московского горкома партии Щербаков поинтересовались, почему в репертуаре певца есть только одна песня политического характера – в честь дня рождения Ленина. Козин ответил, что он лирический певец и ничего другого петь не будет. На это Берия заявил, что отныне он не певец. Есть мнение, что причиной опалы послужило знакомство с певицей русской эмиграции Изой Кремер, с которой Козин повстречался именно в Тегеране на концерте для большой тройки. Имеются сообщения, что немцы, окружившие город Брест, транслировали песни Козина, чтобы завоевать расположение местных жителей, так как им была известна огромная популярность певца. Несмотря на то, что Козин не имел к этому никакого отношения, ему могли это припомнить [Савченко 1993: 67]. Ходили также слухи о неких аферах и гомосексуализме певца, что Козин отрицал в позднейших интервью [Савченко 1993: 77–79, 84–85; MacFadyen 2002: 67–69]. Но каковы бы ни были причины ареста Козина, его имя и песни были изъяты из обращения на пике его славы. Один из самых популярных певцов своего времени, он выступал на фронте и в тылу, записал несколько пластинок. Из этого следует, что ни один человек – даже тот, кто принадлежал к верхним эшелонам артистического мира, – не был защищен от ареста, пыток и лагеря.