Дополненная реальность. ARoman

После столь многообещающего интро началась банальная конференция, на которой отдельно взятые сотрудники, как правило, руководители, безуспешно боролись с социальными сетями за внимание аудитории. Переживать за исход мероприятия больше не требовалось, и можно было ехать дальше.

Перед отъездом Исайа с Андреем зашли в гримерку, чтобы перекусить бутербродами. Через некоторое время туда проник и робот Алёша.

– Б#$дь! Как же я за@#$лся, – искренне посетовал робот, снимая неудобный шлем.

Человек в костюме свидетельства цифровой индустриальной революции, весь красный, с потной башкой, налил стакан компота и залпом осушил его.

– Не щадите Вы себя, – с иронией посетовал сердобольный Исайя, который также, как Андрей, бы не мало удивлен тому, что Алёша все-таки не андройд.

Отдышавшись, Алёша ответил:

– Да, ладно! @#$ня! Отец мой вон у этой же компании на комбинате работает. Так там вообще пи@#$ц. Руда, температура в горячем цехе – еб@#$ься. И легкие все в металле. А у меня еще ничего работенка.

Еще раз убедившись в том, что конференция идет нормально, Исайя и Андрей направились в оперу. Там давали «Любовный напиток» и дерьмовые напитки по цене отменных в театральном буфете.

Следует заметить, что в оперу ходили не самые богатые люди, однако в их среде считалось правильным отстоять километровую очередь в буфет, чтобы съесть бутерброд с колбасой по цене среднего обеда и запить его бокалом игристого по цене бутылки. Складывалось впечатление, будто администрации театров сознательно делали всё возможное, чтобы ухудшить жизнь посетителей. Ну, к примеру, в каком ресторане, в каком буфете, в какой самой забытой Богом придорожной забегаловке Вы последний раз видели бутерброд, сделанный на основе самого дешевого нарезного батона с тонким слоем колбасы. И всё! Ни тебе зелени, ничего. Только батон и колбаса, нарезанная каким-то прецизионным прибором до прозрачной тонкости. Или где вы последний раз видели очередь за едой? Очередь! Ну, почему? Почему нельзя сделать несколько ларьков?

Однажды Исайя и Андрей, напившись пива в Берлине, по приглашению одной мировой оперной звезды пошли в местную консерваторию. Так вот там все было иначе! Пунктов выдачи еды было едва ли не больше, чем посетителей, а посетителей, надо сказать, было очень много, так как давали не какого-нибудь «попсаря», вроде Верди или Чайковского, а малоизвестного мастера атональной музыки Кароля Шимановского. Пузатые бездуховные бюргеры, тяготеющие, как известно, только к пиву, колбаскам и фашизму, не могли удержаться, чтоб не сходить на классика, писавшего бесконечные потоки хаотичных звуков, а потому набилось их не мало. Но при этом в очереди в буфет стоять необходимости не было. Более того, посетители могли заказывать себе некий сет из напитков и закусок на стол к антракту. Чтобы вообще не ждать. И уж, конечно, в меню не было бутербродов, хоть слово это и было немецкого происхождения. Складывалось такое впечатление, будто немецкие ценители пришли в храм классической музыки, чтобы пожрать! У нас все не так. Как в античные времена, в России люди приходят на представление, чтобы страдать. И страдание начиналось с буфета. Вы думаете посетители так оголодали, что хотят вот этого всего? Вряд ли. Иначе бы они зашли перед посещением театра в соседний гламурный французский ресторан с абсолютно такими же ценами и значительно более высокой гастрономией… Очередь Андрея подошла, и он съел бутерброд с колбасой, запив его капучино со вкусом обсосанной гопниками покрышки.

В зале рядом с Андреем и Исайей сидели две пожилые ценительницы искусства. Возможно, они были подруги, а может, мать и дочь. Когда Исайя стал шёпотом комментировать Андрею увертюру, одна из них (та, что помладше) обдала болтунов презрительным взглядом, означавшим что-то вроде: «Как вы можете так осквернять великое искусство своим мерзким шёпотом?», а вторая сделала замечание вербально, гневно, срываясь на истерику:

– Потише! – шепотом заорала она. – Вы мешаете нам слушать.

Исайя стал говорить таким уже тихим шепотом, что слышно было только Андрею, а дамам теперь приходилось напрягать слух, дабы расслышать разговор варваров. Опера была веселой, водевильной, с осовремененным сюжетом, местами пошловатой. Но эта пошлость даже нравилась трясущимся над святостью оперной культуры женщинам.

– Это так здорово, что наше классическое искусство позволяет себе немного пошалить. – как бы говорили своим поведением они. – А те, кто не понимают этой милой шалости, просто дураки и ханжи.