Допустимые потери

— С тех пор он не показывался, — нетерпеливо сказал Роджер. — Можно подумать, что кроме тебя и Оливера некому вспомнить о тех, кого я как-то задел. Может быть, все это неважно, может, я столкнулся с «голубым», с кем-то, кто… — Он слегка запнулся. — Ну, это трудно выразить в словах — с кем-то неизвестным, со злым духом, которого мы должны обнаружить не позже, чем завтра, или вообще никогда. Дорогая, тебе есть о чем беспокоиться. Забудь обо всем этом хотя бы на время. Прошу тебя.

— Хорошо, — сказала она. — Но обещай мне еще раз, что ты не будешь один сегодня вечером.

— Обещаю. И еще…

— Что еще? — испугалась Шейла, словно ожидая нового потрясения.

— Я люблю тебя.

— Ох, Роджер, — потрясенно сказала Шейла. — Я поклялась, что не буду плакать. Спокойной ночи, мой дорогой. И будь осторожен.

Деймон положил трубку, закрыл глаза и стал думать о худой старой леди, которая сейчас недвижимо и безгласно лежит на больничной койке. Им выдался тяжелый месяц — беда за бедой. Вспоминалось французское выражение, что неприятности всегда ходят втроем. И он, и Шейла уже обрели по одной. Надо готовиться к третьей. Хотя почему две без третьей? А может, три без четвертой? Или еще хуже — десять из двадцати?

Открыв глаза, он постарался отогнать от себя навязчивые мысли и подумал с благодарностью о Шейле, которая не позволила ему приезжать, чтобы делить вязкую скуку соболезнований, сталкиваясь с ее скандальной сестрой и ее нудным мужем и видя рыдающую тетю, сына которой когда-то спустил с лестницы.

Он вспомнил, как сразу же после войны в больнице Нью-Хевена умер его отец. Его высохшая рука стремилась прикоснуться к Роджеру, последней косточке рассыпавшейся семьи. Ну что ж, раз Шейле пришлось наносить семейный визит, подумал он, самое время и ему нанести такой же.

Деймон набрал номер Оливера Габриелсена.

— Господи, — встревоженно сказал Оливер, — какого черта вы исчезли?

— Просто побродил. Мне надо было выполнить несколько поручений.

— Вы знаете о матери Шейлы…

— Да. Я только что говорил с Шейлой. Состояние ее матери неизменно.

— Не хотите ли приехать к нам? — спросил Оливер. — Или разрешите мне приехать к вам?

— Ни то, ни другое.

— Роджер, — умоляюще сказал Оливер, — вы не должны сегодня оставаться один!

— И не собираюсь оставаться. Я на несколько дней уезжаю из города.

— Куда же вы отправляетесь?

— Это не столь важно. Не оставляйте дел в офисе. Я свяжусь с вами.

Он повесил трубку. Оливеру придется подождать свой синий фланелевый блейзер.

Глава пятнадцатая

Поднялся он рано и прямо из мотеля пошел на кладбище. Оно было ухоженным, но из-за своего расположения между железной дорогой и одной из двух главных улиц не служило украшением города, хотя его обитатели не жаловались. С тех пор, как Деймон в последний раз был здесь на похоронах отца, их стало заметно больше.

На участке семьи Деймонов стояло три надгробья, четвертое место принадлежало ему. Отец его был задумчивым и добрым человеком. Деймон стоял, глядя на три могилы, поросшие первой апрельской травой, в них лежали мать, отец и брат Дэви. На похороны матери Деймон не успел: был в море. А когда умер брат, родители решили, что он слишком мал еще, чтобы присутствовать на похоронах.

На кладбище не было других Деймонов, потому что его отец переехал в Форд-Джанкшн из Огайо совсем молодым человеком.

Если бы Деймона спросили, почему после стольких лет он пришел на семейные могилы, вряд ли он нашел бы слова для ответа. Сны последнего времени и появлявшийся в них отец беспокоили его. Когда тебе за шестьдесят, естественно думать о смерти и о месте последнего успокоения, но решение, пришедшее к нему после разговора с Шейлой, взять напрокат машину и отправиться на кладбище, было скорее инстинктивным, автоматическим. Теперь он был здесь, отдавая долг людям, которых когда-то любил, и чувствовал, как уходит напряжение и опускается на него тихое, без примеси печали чувство покоя, которому не может помешать ни громыхание поездов, идущих на юг к Нью-Хевену, ни разговоры двух мужчин, которые рыли неподалеку свежую могилу, откуда доносился свежий весенний запах сырой земли, отвергающий смерть, или, по крайней мере, делающий приемлемее мысль о смерти.

Три прекрасных человека одной с ним крови — его мягкий, благородный, всю жизнь трудившийся отец, его мать, которая неустанно вела дом, его брат, который был слишком юн, чтобы согрешить в чем-то. Семья, семья…

Да, это была хорошая идея — отправиться из Нью-Йорка в места, где прошло его детство, чтобы объединиться со своей единственной семьей и самому убедиться, что скромные могилы — последнее пристанище их чистых душ — содержатся в порядке.

На другой день после «Реквиема» Моцарта он заглянул в текст Мессы. Память у него была хорошая, и школьной латыни оказалось достаточно, чтобы он мог вспомнить первую строфу. Ее он и шептал про себя, стоя у надгробий: «Покойся в мире…»

Пропустил повтор первых трех строк Мессы и прошептал грустные последние слова: «Кирие элейсон, Христе элейсон».