Дорамароман

Маша одновременно и цифровая кукла, и мужчина в литературном дрэге, одновременно и укрепление, и развенчание мифа о женщинах-геймерах. Сама спорность, конфликтность фигуры Маши Аримановой делает ее такой магнетической. В эссе Gender Is Burning, посвященном культовой документальной ленте Дженни Ливингстон «Париж горит» о культуре вог-балов в Нью-Йорке, Джудит Батлер подчеркивает, что не существует прямой связи между дрэгом и субверсией и что «дрэг может быть использован как в целях денатурализации, так и в целях реидеализации гиперболизированных гетеросексуальных гендерных норм». Как и случай «Париж горит», спровоцировавший полемику в феминистской среде (главный выпад совершила белл хукс, обвинив Ливингстон, белую еврейку, выпускницу Йеля из обеспеченной семьи, в культурной апроприации и экзотизации дрэг-балов, чрезвычайно укорененных в среде чернокожих и латиноамериканских квиров), случай Маши Аримановой слишком амбивалентен, чтобы однозначно назвать его субверсией или реидеализацией. Батлер пишет о формах дрэга, которые гетеросексуальная культура производит для самой себя и вспоминает Джули Эндрюс в «Виктор/Виктория», Дастина Хоффмана в «Тутси» и Джека Леммона в «Джазе только девушки», где дрэг очевиден и не пытается обмануть зрителя. С одной стороны, Маша Ариманова преуспела, потому что сумела обвести своих читателей вокруг пальца и преподнести абсолютную, если выражаться языком дрэг-перформеров, realness; с другой стороны, ей не удалось субверсировать представления о том, как может выглядеть и вести себя женщина (она по-прежнему должна быть сексапильной, чтобы провоцировать интерес). Иными словами, Маша демонстрирует эрудицию, облеченную в визуально привлекательную для мужского гетеросексуального взгляда обертку.

Чтобы получить контроль над мужской аудиторией, чтобы ее восхваляли, как Баст на страницах «Американских богов» Нила Геймана, Маша должна была обрести контроль над миром бесконечных путешествий: должна была разбираться в комиксах, кино и оружии («допотопные пистолеты, мушкетоны, пищали, кистени»), появляться с минимумом одежды в самых безумных фотоколлажах и с полураспахнутым ртом на черно-белых фотографиях, должна была стать всегда недосягаемой, вечно доступной. Она должна была постоянно меняться, никогда не быть одинаковой, быть многоликой, не знающей границ, предстающей то в одном, то в другом обличье, будто ночь 31 октября растянули в целую вечность. Маша и ее письмо, так непохожее на тотальное мужское письмо, влекли и изменили меня. Учитывая, что Зофия Лавик — это псевдоним (девушки с именем Зофии Лавик никогда не существовало, кроме как в порнографической реальности), Маша Ариманова представляет собой конечный симулякр — сфабрикованную, синтезированную женщину, торжественно шагающую по трупам Авторов.

Для меня Маша сумела опровергнуть стереотип о том, что о видеоиграх пишут только мужчины с пивным животом и кризисом среднего возраста. И хотя персонаж Маши был во всех отношениях революционным (она могла критиковать видеоигровую индустрию и корпорации[42], беспощадно высмеивая штампы порнографических квестов[43] и мизогинию[44]), Game.EXE продолжали помещать полуобнаженных женщин на экраны мониторов в секции «Железо». С одной стороны, Маша хорошо осознает степень сексизма игровой индустрии[45]: она пишет о женщинах с позиции эмпауэрмента[46], солидарности и самоиронии, обличая гендерные стереотипы. С другой стороны, она иногда способна на откровенный сексизм[47] и обладает довольно сальными взглядами на ненормативную сексуальность[48]. Маша ранит обоюдоострым лезвием: сексистов — своей неприкаянностью, феминистов — аффилиацией с сексистским журналом.

Маша Ариманова была удивительным литературным экспериментом, пришедшимся на время, когда игровая индустрия еще не стала настолько прожорливой, чтобы уничтожить любое проявление творчества, подобно гигантскому шару Катамари. Ее интонация и чувствительность были настолько отчетливы и беспримесны, что по-прежнему сложно осознать, что эти тексты мог написать кто-то еще. Но что, если не Маша была личиной Башкирова, а наоборот? Что, если она была чревовещателем, руководителем студии motion capture? Что, если аватар имеет куда большее значение, чем тот, кто сидит за клавиатурой?

Когда-то художник Уильям Уолкотт стал Прометеей, потому что идеи не умирают.

3. приключение, ночь, затмение

Обещала себе пару раундов, но тяга к экспериментированию победила. Проведя пару часов за Façade (этот, не побоюсь сказать, опыт доступен для бесплатного скачивания на http://www.interactivestory.net), я несколько раз обнаружила себя в вольере с тиграми, еще несколько раз в клетке с пушистым кроликами и один раз даже в разговоре с обыкновенными людьми… Но этих случаев было гораздо меньше, чем тех, когда мне хотелось, чтобы моральная дилемма Façade (то есть «Фасада», «Видимости») приобрела в весе и игроку представилась возможность убить его, ее или их обоих!!